1880, 16 ноября (28 ноября) В Санкт-Петербурге в «ректорском доме» Петербургского университета (Васильевский о-в, Университетская наб., 9) родился Александр Александрович Блок. Отец поэта — Александр Львович Блок (1852 — 1909), юрист, философ, профессор Варшавского университета по кафедре государственного права. Мать поэта — Александра Андреевна Бекетова-Блок (1860 — 1923), литератор, переводчица, дочь Андрея Николаевича Бекетова (1825 — 1902), известного ученого-ботаника, общественного деятеля» ректора Петербургского университета. 1881 — Зимой 1881 г. А. Л. Блок возвраща-1888 ется в Варшаву. А. А. Бекетова-Блок с сыном остается в Петербурге, в доме родителей. Зимой семья живет в Петербурге, летом — в Шахматове, имении А. Н. Бекетова (Клинский уезд, Московская губ. Ныне — Государственный историко-литературный и природный музей-заповедник А. А. Блока).

1887 — 1888 Первые дошедшие до нас детские опыты Блока в стихах и прозе. «Ранние попытки писать обнаруживают только великую нежность Саши к матери, а также его пристрастие к кораблям и кошкам».

1889, 24 августа По указу Священного Синода расторгнут брат родителей Блока.

17 cентября А. А. Бекетова-Блок вторично выходит замуж за офицера лейб-гвардии гренадерского полка Франца Феликсовича Кублицкого-Пиоттух (1860-7-1920). Александра Андреевна с сыном переезжает на квартиру Ф. Ф. Кублицкого-Пиоттух (Петербургская сторона, наб. Большой Невки, казармы лейб-гвардии гренадерского подка). Здесь Блок будет жить до осени 1906 г. 1891, 27 августа Принят в 1-й класс С.-Петербургской Введенской (позднее — имени Петра Великого) гимназии (Большой просп. Петербургской стороны, д. 37/39). В очерке «Исповедь язычника» (1918) охарактеризует гимназию и соучеников достаточно жестоко.

1894, январь Становится «редактором-издате-лем» домашнего рукописного журнала «Вестник», готовит переводы, пародии, рецензии, стихотворные и прозаические опыты, привлекает к сотрудничеству двоюродных и троюродных братьев. В 1894 — 1897 гг. гимназист Блок выпустил 37 номеров журнала. «Тогда уж меня пленила в нем (Блоке. — Ред.) любовь к технике литературного дела и особенная аккуратность», — вспоминал Сергей Михайлович Соловьев (1885 — 1941), кузен Блока, будущий поэт-младосимволист. 1897, май—июнь Поездка с матерью и тетушкой, Марией Андреевной Бекетовой (1862 — 1938), в Германию, на курорт Бад-Наугейм. Знакомство с Ксенией Михайловной Садовской (1861— 1925), «высокой, статной, темноволосой дамой с тонким профилем и великолепными синими глазами... Ее красота, щегольские туалеты и смелое, завлекательное кокетство сильно действовали на юношеское воображение». Встречи

А. А. Блока с К. М. Садовской продолжались в Петербурге в 1897— 1900 гг. Ей посвящен ряд стихотворений цикла «Ante Lucem» (1898 — 1900), а также цикл стихотворений «Через двенадцать лет» (1909 — 1910). Зима Блок мечтает стать актером, он увлечен игрой В. П. Далматова и М. А. Дальского, занимается декламацией и мелодекламацией, участвует в любительских спектаклях. Изучает роль Ромео. Декламирует стихи А. А. Фета, А. К. Толстого, Я. П. Полонского, А. Н. Апухтина.

1898 «С января уже начались стихи в изрядном количестве». Лирика 1898г. частично войдет в «первый том» «лирической трилогии» Блока.

30 мая Оканчивает Введенскую гимназию, получает аттестат зрелости.

Начало июня Приезжает в Шахматове. Будучи послан с поручением в соседнее имение Боблово, принадлежащее семье Менделеевых, встречает заново (после нескольких встреч в раннем детстве) — Любовь Дмитриевну Менделееву (1881 — 1939), дочь Дмитрия Ивановича Менделеева (1834 — 1907).

Июль — август Домашние спектакли в Боблове с участием Блока и Л. Д. Менделеевой. 1 августа — сыграны сцены из трагедии В. Шекспира «Гамлет» (Гамлет— Блок, Офелия — Л.Д.Менделеева). См. об этом вечере в воспоминаниях Л. Д. Менде-леевой-Блок (наст. изд.).

Начало августа Поездка в Дедово, имение Михаила Сергеевича Соловьева (1862 — 1903), педагога, переводчика, младшего брата философа Владимира Сергеевича Соловьева (1853— 1900). Жена М. С. Соловьева Ольга Михайловна (1855 — 1903), художница, была двоюродной сестрой матери Блока. Знакомство с этой семьей Блок относил к важнейшим в своей жизни. М. С. Соловьев, О. М. Соловьева, их сын Сергей становятся первыми (после смерти матери поэта и ее сестры, М. А. Бекетовой) слушателями стихов Блока.

24 августа Возвращение в Петербург. 31 августа Блок становится студентом 1-го курса юридического факультета Петербургского университета.

1899 Работа над стихами раздела «Ante Lucem». Почти все они посвящены Л. Д. Менделеевой. Лето в Шахматове и Боблове «проходило почти так же, как спектакль» (сцены из «Бориса Годунова», «Скупого рыцаря», «Каменного гостя»). (1899 г. — год 100-летнего юбилея Пушкина, широко отмечавшегося всей Россией.) В сценах из «Каменного гостя» Блок играл Дон Жуана, Л. Д. Менделеева — Дону Анну.

Август В Шахматове Блок читает журнал «Северный вестник», впервые знакомясь с «новой .литературой». Особо отмечает повесть 3. Н. Гиппиус «Зеркала». (В «Северном вестнике», первом литературном журнале русского модернизма, печатались также Д. С. Мережковский, Ф. К. Сологуб, Н. Минский, А. Л. Волынский и др.)

1900, зима, февраль «Последнее объяснение» с К. М. Садовской. На панихиде по даль-ней родственнице единственный раз видит (издали) В. С. Соловьева.

Май Отъезд в Шахматове. Духовная жизнь и стихи углубляются, принимают новую окраску. В дневнике 1918 г. Блок вспомнит: «Начинается чтение книг; история философии. Мистика начинается... Начинается покорность Богу и Платон... Решено окончательно, что я перейду на филологический факультет». «Она (т. е. лирическая героиня стихов и Л. Д. Менделеева в сознании поэта. — Ред.) продолжает медленно принимать неземные черты».

Осень Первая (неудачная) попытка опубликовать стихи в журнале «Мир Божий» (см.: А. А. Блок. Автобиография (1915) // Наст. изд.).

1901, январь — февраль Пора высокого мистического вол нения, предчувствие встречи с «Душой Мира... разлученной, плененной и тоскующей».

14 апреля Пасха. Блок получает в подарок от матери книгу В. С. Соловьева «Стихотворения» и портрет философа. Начинается глубочайшее увлечение поэзией Соловьева, а затем и философией.

Май Блок читает альманах «старших символистов» «Северные цветы на 1901 год» (М.: Скорпион, 1901). Особенно сильное впечатление производит на него лирика В. Я. Брю-сова (1873 — 1924).

Лето Жизнь в Шахматове, поездки в Боб-лово, отчаяние от мнимой «холодности» Л. Д. Менделеевой. «Началось то, что «влюбленность» стала меньше призвания более высокого, но объектом того и другого было одно и то же лицо». Поездки в Дедово, к Соловьевым, чтение философских сочинений В. С. Соловьева.

3 сентября О. М. Соловьева сообщает в письме А. А. Кублицкой-Пиоттух, матери поэта: «Сашины стихи произвели необыкновенное... громадное впечатление на Борю Бугаева». (Борис Николаевич Бугаев (псевд. Андрей Белый) (1880 — 1934) — поэт, прозаик, мыслитель, теоретик символизма. В будущем — один из ближайших литературных сподвижников Блока.)

6 сентября Начало учебы Блока на 1-м курсе славяно-русского отделения историко-филологического факультета Петербургского университета.

10 сентября Блок посылает стихи в Москву, В. Я. Брюсову, однако не получает ответа.

Осень Начало учебы Л. Д. Менделеевой на драматических курсах М. М. Чи-тау, «ожиданий Блока у дома, где располагались курсы, «случайных» встреч» с Л. Д. Менделеевой на улицах.

17 октября Л. Д. Менделеева, встретившись с Блоком, позволяет ему войти с собою в Казанский собор. Начинаются «соборы, сперва— Казанский, потом — Исаакиевский...». Стихи этого года уже будут включены в раздел «первого тома» «Стихи о Прекрасной Даме».

1902, январь Работа над «Стихами о Прекрасной Даме». В дневнике сделан «Набросок статьи о русской поэзии» — своего рода творческий манифест этого периода.

29 января Временный разрыв отношений между Блоком и Л. Д. Менделеевой. Блок пишет ей: «...Моя жизнь... немыслима без исходящего от Вас ко мне некоторого непознанного, а только еще смутно ощущаемого мной Духа».

26 марта Знакомство с 3. Н. Гиппиус и Д. С. Мережковским, начало интенсивного, творчески плодотворного общения с ними.

Сентябрь — октябрь Готовится к выходу первый номер журнала П. П. Перцова, 3. Н. Гиппиус, Д. С. Мережковского «Новый путь». Блок по просьбе 3. Н. Гиппиус передает ей стихи для публикации в журнале.

Октябрь В. Я. Брюсов через М. С. и О. М. Соловьевых передает Блоку предложение прислать стихи для альманаха «Северные цветы».

29 ноября Блок пишет отцу в Варшаву: «Брюсов... имел на меня какие-то виды. «Мир искусства» приглашает меня на свои журфиксы, но я был только на одном... Из Москвы меня цитируют рядом с Вл. Соловьевым. Бедный Д. С. Мережковский на днях читал мне главу из нового своего романа «Петр и Алексей».

Конец октября В дневниках Блока появляется тема самоубийства. Это связано с любовью к Л. Д. Менделеевой, «продолжительной и глубокой верой» в нее «как в земное воплощение... Вечной Женственности».

7 ноября Блок пишет предсмертную записку и с револьвером в кармане отправляется в зал Дворянского собрания на вечер Высших женских курсов. После вечера происходит решительное объяснение. Л. Д. Менделеева соглашается стать женой поэта.

1903, 2 января Блок делает формальное предложение Л. Д. Менделеевой и получает согласие ее родителей на брак.

3 января Пишет первое письмо Андрею Белому. В тот же день Андрей Белый, не зная об этом, пишет первое письмо Блоку.

16 января В Москве умирает М. С. Соловьев. В тот же день самоубийство О. М. Соловьевой.

30 января В редакции журнала «Новый путь» знакомится с В. Я. Брюсовым.

6 марта Знакомится с Евгением Павловичем Ивановым (1879 — 1942), литератором, в будущем — одним из ближайших друзей Блока.

Март Литературный дебют Блока. В журнале «Новый путь» (1903. № 3) напечатан цикл стихотворений «Из посвящений» (10 стихотворений). (См. подробно в воспоминаниях П. П. Перцова.) Вскоре в «Литературно-художественном сборнике» (СПб., 1903) студентов Петербургского университета опубликованы еще три стихотворения. В книге «Северные цветы. Третий альманах книгоиздательства «Скорпион» опубликован цикл стихотворений «Стихи о Прекрасной Даме». (Заглавие дано редактором В. Я. Врюсовым, но восходит к строке из письма Блока Брюсову от 1 февраля 1903 г.)

25 мая Обручение Блока с Л. Д. Менделеевой.

Конец мая — июнь Поездка с матерью в Германию, на курорт Бад-Наугейм.

17 августа Венчание А. А. Блока и Л. Д. Менделеевой в церкви Михаила Архангела села Тараканово, между Шах-матовом и Бобловом.

Октябрь — ноябрь Блок получает от московского литератора, владельца издательства «Гриф» Сергея Алексеевича Соколова (1879 — 1936) предложение издать сборник стихов.

Ноябрь Блок начинает писать рецензии для журнала «Новый путь».

22 ноября Получает письмо от В. Я. Брюсова с предложением сотрудничать в московском журнале «Весы», редактируемом Брюсовым. («Весы» — влиятельнейший журнал русского модернизма.)

Ноябрь С восхищением читает книгу стихов В. Я. Брюсова «Urbi et orbi» (М.: Скорпион, 1903). Ведет интенсивную переписку с Андреем Белым.

1904, 10— 25 января Поездка Блока и Л. Д. Блок в Москву. Личное знакомство с Андреем Белым, К. Д. Бальмонтом. Интенсивное общение с Андреем Белым, С. М. Соловьевым, В. Я. Брюсовым. Поездки в Новодевичий монастырь на могилы Соловьевых.

25 января Начало русско-японской войны 1904 — 1905 гг.

Весна В доме Мережковских Блок знакомится с поэтом Георгием Ивановичем Чулковым (1879 — 1939). В 1904 — 1907 гг. Чулков будет одним из самых близких литературных соратников и товарищей Блока.

Лето В Шахматове Блок интенсивно работает над композицией и составом рукописи «Стихи о Прекрасной Даме».

1 сентября Рукопись закончена, послана в Москву С. А. Соловьеву.

Первая половина июля В Шахматове гостят Андрей Белый и С. М. Соловьев. Разделив особенное, мистическое отношение Блока к Л. Д. Блок как к воплощению философской идеи В. С. Соловьева («Душа Мира», пришедшая в образе земной женщины), они охотно иронизируют по поводу «поклонения» Любови Дмитриевне, но все это вносит в мистическое отношение к «Прекрасной Даме» несколько пародийный оттенок.

11 октября Блок записывает: «Дальше и нельзя ничего. Все это прошло, минуло, исчерпано». Период «первого тома» в творчестве Блока завершен. Октябрь Закончена работа над университетским кандидатским сочинением «Болотов и Новиков». Вышла в свет книга «Стихи о Прекрасной Даме» (М.: Гриф, 1905). В книгу вошли 93 стихотворения. Тираж — 1200 экз.

Ноябрь — декабрь Первую книгу Блока рецензируют Вячеслав Иванович Иванов (1866 — 1949), поэт, мыслитель, теоретик символизма, и 3. Н. Гиппиус. 1905, январь Журнал «Новый путь» преобразо-ван в журнал «Вопросы жизни». Д. С. Мережковский и 3. Н. Гиппиус утрачивают ведующие позиции в журнале. В новое издание приглашены Сергей Николаевич Булгаков (1871 — 1942) и Николай Александрович Бердяев (1874— 1948). Блок остается постоянным автором журнала.

В редакции «Вопросы жизни» он знакомится с прозаиком Алексеем Михайловичем Ремизовым (1877 — 1957), поэтом Владимиром Алексеевичем Пястом( 1886—1940), здесь же — личное знакомство с Вячеславом Ивановым.

3 — 9 января Начало событий лервой русской революции. 9 января (т. е. в Кровавое воскресенье) Андрей Белый находит Блока «в революционном настроении».

Работа над стихами, вошедшими впоследствии в разделы «второго тома» лирики «Пузыри земли», «Город».

Май В журнале «Вопросы жизни» (1905. № 4—5) опубликована первая литературно-критическая статья Блока «Творчество Вячеслава Иванова».

Июнь В Шахматове гостят Андрей Белый и С. М. Соловьев.

Лето Начинается работа над статьями «Безвременье», «Поэзия заговоров и заклинаний» и др. В творческом сознании Блока идет интенсивное формирование образов-символов «России», «стихии», «народа», углубляется убеждение в «духовном максимализме» русской «народной души» и истинных художников России.

Осень Возвращение в Петербург. Увлечение революционными настроениями.

Начало собраний в доме Вячеслава Иванова и его жены, писательницы Л. Д. Зиновьевой-Аннибал, на знаменитой Башне (Таврическая ул., 25).

1906, 2 января Блок предлагает московскому издательству «Скорпион» рукопись второй книги стихов. В начале февраля Андрей Белый от имени В. Я. Брю-сова, фактического руководителя издательства, передает Блоку просьбу к Пасхе подготовить рукопись.

3 января На Башне Вяч. Иванова, по инициативе В. И. Иванова и Г. И. Чулко-ва, Блоку предложено написать пьесу, «развивая мотивы» стихотворения «Балаганчик» (1905). Здесь же, в этот же вечер, Блок знакомится с М. Горьким.

Конец января Написан «Балаганчик» — первая пьеса Блока.

31 января В Москве вышел первый номер модернистского журнала «Золотое руно». В 1906 — 1909 гг. Блок будет принимать в журнале активное участие, публикуя здесь в основном литературно-критические статьи и эссе.

Февраль Приезд из Москвы в Петербург Андрея Белого. Крайне напряженные, мучительные отношения между Андреем Белым, Блоком, Л. Д. Блок.

Конец марта Закончена работа над составлением книги «Нечаянная Радость». Рукопись отослана в Москву в издательство «Скорпион».

21 апреля Написано стихотворение «Незнакомка».

Апрель — май Блок сдает государственные экзамены по историко-филологическому факультету Петербургского университета и заканчивает университет с дипломом 1-й степени.

Май — август Жизнь в Шахматове. Блок работает над рядом статей и драматических произведений, в том числе над драмой «Король на площади». 10 августа Андрей Белый направляет к Блоку в Шахматове секунданта с вызовом на дуэль. Дуэль не состоялась. Конец Возвращение в Петербург. Приезд августа — начало сентября Андрея Белого. Решительное выяснение отношений между Андреем Белым, Блоком, Л. Д. Блок. По настоятельной просьбе Л. Д. Блок Андрей Белый покидает Петербург. 1906, сентябрь А. А. Блок и Л. Д. Блок впервые поселяются «отдельно от родителей», сняв квартиру на Лахтинской ул. Осень В театре Веры Федоровны Комис-саржевской (1864 —1910) принята к постановке пьеса «Балаганчик». Режиссер спектакля — Всеволод Эмильевич Мейерхольд (1874 — 1940), художник — Николай Николаевич Сапунов (1880 — 1912). Музыку к спектаклю написал Михаил Алексеевич Кузмин (1872 — 1939). Блок часто бывал на репетициях. В ходе подготовки спектакля Блок познакомился с актрисой театра В. Ф. Комиссаржевской — Наталией Николаевной Волоховой (1878 — 1966), ставшей «прототипом» героини циклов «Снежная Маска» (1907), «Фаина» (1906 — 1908), отчасти, по-видимому, прототипом Фаины, героини пьесы «Песня Судьбы» (1907 — 1908).

11 ноября Закончена драма «Незнакомка». Конец декабря Выход в свет книги «Нечаянная Радость» (М.: Скорпион, 1907), второй книги стихов Блока. Декабрь Блок чрезвычайно внимательно читает и конспектирует книгу Ф. Ницше «Рождение трагедии из духа музыки». Эстетика Ницше окажет существенное влияние на эстетику Блока.

30 декабря Премьера спектакля «Балаганчик» в театре В. Ф. Комиссаржевской. «Бал бумажных дам» в доме актрисы В. В. Ивановой.

1906, 13 января Написан цикл стихов «Снежная — Маска». 1907, конец марта — начало апреля Блок позирует Константину Андреевичу Сомову для портрета, заказанного редакцией журнала «Золотое руно».

8 апреля Вышла в свет книга стихов «Снежная Маска» (СПб.: Оры, 1907).

16 — 20 апреля Поездка в Москву. Блок принимает на себя обязанность вести литературно-критические обзоры современной литературы для журнала «Золотое руно».

Июнь — июль Написан цикл стихотворений «Вольные мысли».

Август Блок посылает Андрею Белому вызов на дуэль. Обмен письмами, выяснение отношений между поэтами.

24 августа Встреча с Андреем Белым.

1908, февраль Вышел в свет сборник «Лирические драмы» (СПб.: Шиповник, 1908).

Январь — июнь Интенсивная работа над драмой «Песня Судьбы».

15 февраля Л. Д. Блок в составе труппы, собранной В. Э. Мейерхольдом для гастролей в провинции, уезжает из Петербурга.

Апрель Блок знакомит с пьесой «Песня Судьбы» К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко. Идут переговоры о постановке пьесы в Московском Художественном театре.

3 мая Разрыв отношений с Андреем Белым (до 1910 г.).

Июнь — июль В Шахматове написан цикл стихотворений «На поле Куликовом».

Июль Вышел в свет сборник стихотворений «Земля в снегу» (М.: Золотое руно, 1908).

29 октября Избран членом^ Религиозно-философского общества.

6 ноября Написан доклад «Россия и интеллигенция».

13 ноября Доклад «Россия и интеллигенция» прочитан в Религиозно-философском обществе. Текст доклада стал основой программной статьи Блока «Народ и интеллигенция» (ноябрь 1908 г.). Доклад Блока вызвал большой и противоречивый резонанс. Петр Бернгардович Струве (1870 — 1944) — экономист, публицист, общественный деятель, один из лидеров «кадетской партии», редактор журнала «Русская мысль» — отказался публиковать статью «Народ и интеллигенция».

9 декабря Блок пишет письмо К. С. Станиславскому, в котором еще раз говорит о своем понимании России и проблемы «народа и интеллигенции».

30 декабря Выступает в Религиозно-философском обществе с докладом «Стихия и культура». Сильнейшее землетрясение 15 декабря 1908 г. на Сицилии (Мессинское землетрясение) Блок в докладе интерпретирует как предвестие великих потрясений — скорее социальных, чем природных.

1909, 2 февраля Рождение сына Дмитрия.

10 февраля Смерть Дмитрия.

Апрель — июнь Блок и Л. Д. Блок уезжают в Италию и Германию. Впечатления этих месяцев легли в основу цикла «Итальянские стихи» (1909) и книги очерков «Молнии искусства» (1909).

Осень Работа над книгой путевых очерков «Молнии искусства».

30 ноября Получает известие о смертельной болезни отца. Выезжает в Варшаву.

4 декабря Похороны Александра Львовича Блока, отца поэта. Блок знакомится со сводной сестрой Ангелиной Александровной Блок (1892 — 1918).

1910, 3 апреля Выступает на похоронах М. А. Врубеля с речью о нем.

8 апреля Выступает в Петербурге, в Обществе ревнителей художественного слова, с программным докладом «О современном состоянии русского символизма».

7 июня Первые наброски поэмы «Возмездие».

3 сентября Получив от В. Я. Брюсова приглашение печататься в журнале «Русская мысль», отсылает цикл стихов «Страшный мир».

Сентябрь Примирение (в письмах) с Андреем Белым.

Октябрь Готовит к изданию книгу стихов «Ночные часы».

31 октября Получает от московского издательства «Мусагет» Предложение издать «Собрание стихотворений».

Ноябрь — декабрь Работает над составлением первого тома «Собрания стихотворений». Оформляется замысел «лирической трилогии».

14 декабря Выступает на вечере в Тенишевском училище, посвященном 10-й годовщине со дня смерти Владимира Соловьева. Текст речи Блока лег в основу текста статьи «Рыцарь-монах ».

1911, январь — март Работает над пьесой «Возмездие».

9 января Закончено составление первого тома «Собрания стихотворений».

2 мая Вышел из печати первый том «Собрания стихотворений» (М.: Муса-гет, 1911).

Май — июнь Работа над рукописями первого и третьего томов «Собрания стихотворений».

Июль — начало сентября Уезжает в заграничное путешествие — через Германию, Бельгию, Францию, Голландию.

Сентябрь — октябрь Петербург. Работа над поэмой «Возмездие».

29 октября Вышел в свет сборник лирики «Ночные часы» (М.: Мусагет, 1911).

18 декабря Вышел из печати второй том «Собрания стихотворений» (М.: Мусагет, 1911).

За этот год вышли в свет два сборника литературно-критических статей ведущих поэтов эпохи: книга Андрея Белого «Арабески» (М.: 1911) и книга В. Я. Брюсова «Далекие и близкие» (М.: Скорпион, 1912). В обеих книгах было уделено огромное внимание творчеству Блока.

1912, 27 марта Знакомство с Михаилом Ивановичем Терещенко (1886 — 1958), промышленником, меценатом. М. И. Терещенко предлагает Блоку написать сценарий балета «Из жизни провансальских трубадуров». Музыку должен писать Александр Константинович Глазунов (1865 — 1936). С этого замысла начинается работа Блока над драмой «Роза и Крест».

24 марта Выход в свет третьего тома «Собрания стихотворений» (М.: Мусагет, 1912).

Май — декабрь Интенсивная работа над драмой «Роза и Крест».

Конец октября При участии М. И. Терещенко и его сестер создается издательство «Сирии». В делах издательства принимают участие А. М. Ремизов, А. А. Блок, литературный критик и публицист неонароднической ориентации Разумник Васильевич Иванов-Разумник (1878 — 1946). (Этот человек сыграет огромную роль в творческой судьбе Блока в 1917 — 1918гг.).

15 ноября По поручению М. И. Терещенко Блок пишет Андрею Белому с предложением издать в «Сирине» роман «Петербург».

14 декабря Написана статья «Искусство и газета», раннее и прозорливое предупреждение об опасности «массовой культуры ».

1913, 19 января Окончена драма «Роза и Крест».

27 апреля Читает драму «Роза и Крест» К. С. Станиславскому.

12 июня — 3 августа Уезжает в заграничное путешествие, посещает Францию.

Август Драма «Роза и Крест» напечатана в № 1 альманаха «Сирии».

Октябрь Пишет статью «Пламень»: «...Были в России «кровь, топор и красный петух», а теперь стала «книга»; а потом опять будет кровь, топор и красный петух. Не все можно предугадать и предусмотреть. Кровь и огонь могут заговорить, когда их никто не ждет. Есть Россия, которая, вырвавшись из одной революции, жадно смотрит в глаза другой, может быть, более страшной».

Первый раз слушает оперу Ж. Визе «Кармен» в постановке петербургского Театра музыкальной драмы. Заглавную партию поет Любовь Александровна Дельмас (1884 — 1969).

2 декабря Присутствует на представлении пьесы В. В. Маяковского «Владимир Маяковский».

1914, 6 января Начата поэма «Соловьиный сад» (окончена 14 октября 1915 г.).

14 февраля Пишет Л. А. Дельмас, еще не будучи знаком с нею: «Я смотрю на Вас в «Кармен» третий раз, и волнение мое растет с каждым разом. Прекрасно знаю, что я неизбежно влюбляюсь в Вас, едва Вы появитесь на сцене. ...Покупаю Ваши карточки, совершенно непохожие на Вас, как гимназист, и больше ничего, все остальное как-то давно уже совершается в «других планах».

2 марта Вновь слушает «Кармен» с участием Л. А. Дельмас.

4 марта Написано первое стихотворение из цикла «Кармен».

28 марта Знакомство с Л. А. Дельмас.

31 марта Написано последнее стихотворение из цикла «Кармен».

7 — 11 апреля В Тенишевском зале (Петербург) идут ежедневно одноактные драмы Блока «Балаганчик» и «Незнакомка» в новой постановке В. Э. Мейерхольда. Блок присутствует на первом спектакле.

Апрель — начало июня Почти ежедневные встречи с Л. А. Дельмас.

10 июня Отъезд в Шахматове.

19 июля Россия вступает в Первую мировую войну.

Сентябрь — октябрь Готовит к изданию собрание стихотворений Аполлона Григорьева.

3 сентября Л. Д. Блок уезжает в Галицию, в расположение Юго-Западного фронта, в качестве сестры милосердия военно-полевого госпиталя.

Декабрь Работает над поэмой «Возмездие».

1915, 14 января Закончена статья «Судьба Аполлона Григорьева».

9 марта К Блоку приходит показать свои стихи Сергей Александрович Есенин (1895 — 1925).

23 апреля Александр Яковлевич Таиров (1885 — 1950) предлагает поставить «Розу и Крест» в Московском Камерном театре. Постановка не состоялась.

27 мая Вышла в свет книга «Стихи о России» (Пг.: изд. журнала «Отечество», 1915).

21 июня Закончена «Автобиография».

Конец августа В Шахматове у Блока и его матери

А. А. Кублицкой-Пиоттух гостит актриса Л. А. Дельмас.

14 октября Закончена поэма «Соловьиный сад».

24 ноября Блок получает известие о том, что драма «Роза и Крест» принята к постановке Московским Художественным театром.

7 декабря Выходит в свет книга «Стихотворения Аполлона Григорьева» (М.: изд. К. Ф. Некрасова, 1916). Издание подготовлено Блоком.

1916, апрель Вышел в свет первый том «Собрания стихотворений» в новой авторской редакции (М.: Мусагет, 1916).

26 апреля Вышел в свет «Театр» А. А. Блока (М.: Мусагет, 1916).

Май — июнь Интенсивная работа над поэмой « Возмездие ».

Июнь Вышел в свет второй том «Сборника стихотворений» в новой авторской редакции (М.: Мусагет, 1916).

7 июля Призван в действующую армию, зачислен табельщиком в 13-ю инженерно-строительную дружину Всероссийского союза земств и городов.

26 июля Выезжает в расположение дружины (в районе г. Пинска).

Июль Вышел в свет третий том «Собрания стихотворений» в новой авторской редакции (М.: Мусагет, 1916).

1917, январь Пролог и первая глава поэмы «Воз-мездие» напечатаны в журнале «Русская мысль».

19 марта 13 — 17 апреля Возвращается в Петроград. В Москве присутствует на репетициях драмы «Роза и Крест» в Художественном театре.

8 Мая Петроград. Назначается редактором стенографического отчета Чрезвычайной следственной комиссии, учрежденной Временным правительством для расследования деятельности царских министров и сановников.

30 июля Блок получает от П. Б. Струве приглашение вступить в «Лигу русской культуры» и отвечает принципиальным согласием — при условии, что в члены «Лиги» П. В. Струве будет приглашен М. Горький.

Август Начало работы над книгой «Последние дни императорской власти».

Сентябрь Встреча и начало общения с литературным критиком и публицистом Р. В. Ивановым-Разумником. Нарастание «неонароднических» и «революционно-мессианских» настроений.

15 октября Отказывается от участия в газете «Час», создаваемой Б. В. Савинковым.

Начало ноября Участвует в совещании литературно-художественной интеллигенции, приглашенной в Смольный новой властью. Оказывается в числе очень и очень немногих, готовых «сотрудничать с большевиками».

Конец декабря Начата статья «Интеллигенция и революция».

1918, 7 января Записан план пьесы об Иисусе Христе.

8 января Первая запись о работе над поэмой «Двенадцать».

9 января Закончена статья «Интеллигенция и революция».

19 января (1 февраля) Статья «Интеллигенция и революция».

25 января Встречается в Смольном с А. В. Луначарским, обсуждает вопрос об издании классиков «народном и школьном». Луначарский, прощаясь, говорит: «Позвольте пожать вашу руку, товарищ Блок».

28 января Закончена поэма «Двенадцать».

30 января. Написано стихотворение «Скифы».

20февраля «Скифы» напечатаны в газете «Знамя труда».

3 марта Поэма «Двенадцать» напечатана в газете «Знамя труда».

Февраль— май Работает над рядом публицистических зарисовок и очерков (в том числе «Сограждане», «Русские денди»).

13 мая Первое публичное исполнение поэмы «Двенадцать» в чтении Л. Д. Блок.

17 мая Закончен очерк «Катилина», в котором русская революция 1917 — 1918гг. сопоставлена с эпохой падения Римской империи и прихода христианства в «старый мир».

Июнь В доме Блока появляется юный Самуил Миронович⁴ Алянский. С помощью Блока он создает книгоиздательство «Алконост». К сотрудничеству приглашены Андрей Белый, Вяч. Иванов.

3 июня Вышла книга «Двенадцать. Скифы» (Пг.: Революционный социализм, 1918).

6 июля Выходит в свет книга «Соловьиный сад» (Пг.: Алконост, 1918).

12 августа Выходит в свет книга «Театр» (СПб.: Земля, 1918).

28 августа Проект переработки 1-го тома лирики (с включением прозаического комментария, по образу «Новой жизни» Данте).

18 сентября Выходит в свет книга «Стихотворения». (Т. I. Пг.: Земля, 1918).

22 сентября Приглашен участвовать в работе издательства «Всемирная литература», учрежденного М. Горьким.

27 ноября Вышла в свет книга «Двенадцать» (Цг.: Алконост, 1918) с графикой Ю.'П. Анненкова. Этот год в целом чрезвычайно труден для Блока. После публикации статьи «Интеллигенция и революция» и поэмы «Двенадцать» от Блока отвернулись многие прежде близкие ему люди (3. Н. Гиппиус, Д. С. Мережковский, Ф. К. Сологуб, В. А. Пяст и многие др.). В 1918 г. в печати появилось около 30 откликов на поэму «Двенадцать». В большинстве своем они содержали резкое осуждение «идей» поэмы.-

1919, январь Подготовлен сборник стихов «Ямбы».

Январь — май Интенсивно работает в издательстве

«Всемирная литература», разрабатывает планы серии просветительских спектаклей «Исторические картины» по общему замыслу М. Горького, редактирует переводы произведений Генриха Гейне для нового собрания сочинений Гейне.

15 — 17 февраля Блок (в числе других знакомых и сотрудников Р. В. Иванова-Разумника) арестован Петроградской ЧК и проводит два дня в камере предварительного заключения.

9 апреля Выступает в издательстве «Всемирная литература» с программным, крайне резким и эксцентричным в историко-философских суждениях, трагическим по духу докладом «Крушение гуманизма».

17 апреля Вышла в свет книга «Стихотворения» (Т. П. Пг.: Земля, 1919).

24 апреля Назначается председателем управления Большого драматического театра.

2 июня Закончено составление сборника юношеской лирики «За гранью прошлых дней».

10 июля Вышла в свет книга статей «Россия и интеллигенция» (Пг.: Алконост, 1919).

Август Вышел в свет сборник «Ямбы» (Пг.: Алконост, 1919). Блок принимает активное участие в подготовке альманаха издательства «Алконост» «Записки мечтателей». Основной пафос альманаха— защита права художника на «самостоянье», утверждение «смысла культуры», возврат к традиционным этическим ценностям. В 1919 — 1922 гг. в «Записках мечтателей» окажется возможным объединить таких авторов, как А. А. БЛОК, Андрей Белый, В. И. Иванов, М. О. Гершензон, А. М. Ремизов, Е. И. Замятин, А. А. Ахматова,Ф. К. Сологуб, М. А. Кузмин, В. Ф. Ходасевич и многие др. «...И есл(и он (альманах. — Ред.) жил и рос, если он достигал каких-то успехов, то только потому, что Блок с первого дня был с ним... Наше дело — его дело...» — будут писать авторы «Записок мечтателей» в некрологе поэту.

Сентябрь — Интенсивная работа в Большом драдекабрь матическом театре. Блок начинает работать над «речами к актерам», «вступлениями» к спектаклям, принимает участие в репетициях.

29 октября Написан очерк «Памяти Леонида Андреева».

16 ноября Выступает с докладом «Крушение гуманизма» на открытии Вольной философской ассоциации (Вольфи-лы), созданной при активном участии Р. В. Иванова-Разумника и Андрея Белого.

1920, 27 января Смерть Франца Феликсовича Кублицкого-Пиоттух, отчима Блока. Февраль — март Работа над подготовкой нового издания «Избранных сочинений» Лермонтова. Написана статья о Лермонтове.

Апрель Подготовлен сборник стихов «Седое утро».

1 апреля Написана «Записка о «Двенадцати».

Май Поездка в Москву, выступления с чтением стихов в Политехническом музее, во Дворце искусств и др.

27 июня Избирается председателем Петроградского отделения Всероссийского союза поэтов.

24 августа Вышел сборник юношеской лирики «За гранью прошлых дней» (Пг.: изд. 3. И. Гржебина, 1920).

29 сентября Выступает с юбилейным приветствием М. А. Кузмину, в котором утверждает ценность культуры, право поэта быть «прежде всего» поэтом.

23 октября Вышел сборник лирики «Седое утро» (Пг.: Алконост, 1920).

1921 В дневнике — интенсивные размышления о Гете и Пушкине, о «смысле культуры», о праве поэта на «самостоянье».

5 февраля По просьбе сотрудников Пушкинского дома написать «что-нибудь» в альбом, пишет стихотворение «Пушкинскому Дому».

6 февраля Записывает в дневнике: «Следующий сборник стихов, если будет: «Черный день».

11 февраля Выступает с только что написанной речью «О назначении поэта» на вечере Памяти Пушкина в Доме литераторов (вторично речь произнесена там же, 13 февраля. В третий раз — 16 февраля).

3 марта Подготовлен сборник «Отроческие стихи».

Апрель Написана статья «Без божества, без вдохновенья ».

1 — 11 мая Последняя поездка в Москву.

Май — июнь Начало, постепенное обострение предсмертной болезни. Уничтожение части архива. Хлопоты (в том числе М. Горького) о разрешении Блоку выехать для лечения за границу.

7 августа, 10 часов 30 минут утра Александр Блок умер.

10 августа Похороны поэта на Смоленском кладбище (в сентябре 1944 г. прах поэта был перенесен на Литераторские мостки Волкова кладбища).

Детство мое прошло в семье матери. Здесь именно любили и понимали слово; в семье господствовали, в общем, старинные понятия о литературных ценностях и идеалах. Говоря вульгарно, по-вэрлэновски, преобладание имела здесь eloquence; одной только матери моей свойственны были постоянный мятеж и беспокойство о новом, и мои стремления к musique находили поддержку у нее. Впрочем, никто в семье меня никогда не преследовал, все только любили и баловали. Милой же старинной eloquence обязан я до гроба тем, что литература началась для меня не с Верлэна и не с декадентства вообще.

Первым вдохновителем моим был Жуковский. С раннего детства я помню постоянно набегавшие на меня лирические волны, еле связанные еще с чьим-либо именем. Запомнилось разве имя Полонского и первое впечатление от его строф:

«Жизненных опытов» не было долго. Смутно помню я большие петербургские квартиры с массой людей, с няней, игрушками и елками — и благоуханную глушь нашей маленькой усадьбы. Лишь около 15 лет родились первые определенные мечтания о любви, п рядом — приступы отчаянья и иронии, которые нашли себе исход через много лет — в первом моем драматическом опыте («Балаганчик», лирические сцены).

«Сочинять» я стал чуть ли не с пяти лет. Гораздо позже мы с двоюродными и троюродными братьями основали журнал «Вестник», в одном экземпляре; там я был редактором и деятельным сотрудником три года.

Серьезное писание начиналось, когда мне было около 18 лет. Года три-четыре я показывал свои писания только матери и тетке. Все это были — лирические стихи, и ко времени выхода первой моей книги «Стихов о Прекрасной Даме» их накопилось до 800, не считая отроческих. В книгу из них вошло лишь около 100. После я печатал и до сих пор печатаю кое-что из старого в журналах и газетах.

Семейные традиции и моя замкнутая жизнь способствовали тому, что ни строки так называемой «новой поэзии» я не знал до первых курсов университета. Здесь, в связи с острыми мистическими и романтическими переживаниями, всем существом моим овладела поэзия Владимира Соловьева. До сих пор мистика, которой был насущен воздух последних лет старого и первых лет нового века, была мне непонятна; меня тревожили знаки, которые я видел в природе, но все это я считал «субъективным» и бережно оберегал от всех. Внешним образом готовился я тогда в актеры, с упоением декламировал Майкова, Фета, Полонского, Апухтина, играл на любительских спектаклях, в доме моей будущей невесты, Гамлета, Чацкого, Скупого рыцаря и... водевили. Трезвые и здоровые люди, которые меня тогда окружали, кажется, уберегли меня тогда от заразы мистического шарлатанства, которое через несколько лет после того стало модным в некоторых литературных кругах. К счастью и к несчастию вместе, «мода» такая пришла, как всегда бывает, именно тогда, когда все внутренно определилось; когда стихии, бушевавшие под землей, хлынули наружу, нашлась толпа любителей легкой мистической наживы. Впоследствии и я отдал дань этому новому кощунственному «веянью»; но все это уже выходит за пределы «автобиографии». Интересующихся могу отослать к стихам моим и к статье «О современном состоянии русского символизма» (журнал «Аполлон» 1910 года). Теперь же возвращусь назад.

От полного незнания и неумения сообщаться с миром со мною случился анекдот, о котором я вспоминаю с удовольствием и благодарностью: как-то в дождливый осенний день (если не ошибаюсь, 1900 года) отправился я со стихами к старинному знакомому, теперь покойному. Он редактировал тогда «Мир Божий». Не говоря, кто меня к нему направил, я с волнением дал ему два маленьких стихотворения, внушенные Сирином, Алконостом и Гамаюном В. Васнецова. Пробежав стихи, он сказал: «Как вам не стыдно, молодой человек, заниматься этим, когда в университете Бог знает что творится!» — и выпроводил меня со свирепым добродушием. Тогда это было обидно, а теперь вспоминать об этом приятнее, чем обо многих позднейших похвалах.

После этого случая я долго никуда не совался, пока в 1902 году меня не направили к Б. Никольскому, редактировавшему тогда вместе с Репиным студенческий сборник.

Уже через год после этого я стал печататься «серьезно». Первыми, кто обратил внимание на мои стихи со стороны, были Михаил Сергеевич и^- Ольга Михайловна Соловьевы (двоюродная сестра моей матери). Первые мои вещи появились в 1903 году в журнале «Новый путь» и, почти одновременно, в альманахе «Северные цветы ».

Семнадцать лет моей жизни я прожил в казармах л.-гв. Гренадерского полка (когда мне было девять лет, мать моя вышла во второй раз замуж, за Ф. Ф. Кублицкого-Пиоттух, который служил в полку). Окончив курс в СПб. Введенской (ныне — императора Петра Великого) гимназии, я поступил на юридический факультет Петербургского университета довольно бессознательно, и только перейдя на третий курс, понял, что совершенно чужд юридической науке. В 1901 году, исключительно важном для меня и решившем мою судьбу, я перешел на филологический факультет, курс которого и прошел, сдав государственный экзамен весною 1906 года (по славяно-русскому отделению).

Университет не сыграл в моей жизни особенно важной роли, но высшее образование дало, во всяком случае, некоторую умственную дисциплину и известные навыки, которые очень помогают мне и в историко-литературных, и в собственных моих критических опытах, и даже в художественной работе (материалы для драмы «Роза и Крест»). С годами я оцениваю все более то, что дал мне университет в лице моих уважаемых профессоров— А. И. Соболевского, И. А. Шляпкина, С. Ф. Платонова, А. И. Введенского и Ф. Ф. Зелинского. Если мне удастся собрать книгу моих работ и статей, которые разбросаны в немалом количестве по разным изданиям, но нуждаются в сильной переработке, — долею научности, которая заключена в них, буду я обязан университету.

В сущности, только после окончания университетского курса началась моя самостоятельная жизнь. Продолжая писать лирические стихотворения, которые все, с 1897 года, можно рассматривать как дневник, я именно в год окончания курса в университете написал свои первые пьесы в драматической форме; главными темами моих статей (кроме чисто литературных) были и остались темы об «интеллигенции и народе», о театре и о русском символизме (не в смысле литературной школы только).

Каждый год моей сознательной жизни резко окрашен для меня своей особенной краской. Из событий, явлений и веяний, особенно сильно повлиявших на меня так или иначе, я должен упомянуть: встречу с Вл. Соловьевым, которого я видел только издали; знакомство с М. С. и О. М. Соловьевыми, 3. Н. и Д. С. Мережковскими и с А. Белым; события 1904 — 1905 года; знакомство с театральной средой, которое началось в театре покойной В. Ф. Комиссаржевской; крайнее падение литературных нравов и начало «фабричной» литературы, связанное с событиями 1905 года; знакомство с творениями покойного Августа Стриндберга (первоначально — через поэта Вл. Пяста); три заграничных путешествия: я был в Италии — северной (Венеция, Равенна, Милан) и средней (Флоренция, Пиза, Перуджия и много других городов и местечек Умбрии), во Франции (на севере Бретани, в Пиренеях — в окрестностях Биарицца; несколько раз жил в Париже), в Бельгии и Голландии; кроме того мне приводилось почему-то каждые шесть лет моей жизни возвращаться в Bad-Nauheim (Hessen-Nassau), с которым у меня связаны особенные воспоминания.

Этой весною (1915 года) мне пришлось бы возвращаться туда в четвертый раз; но в личную и низшую мистику моих поездок в Bad-Nauheim вмешалась общая и высшая мистика войны.

Я помню ту ночь, перед самой зарей, когда он впервые прочитал «Незнакомку», — кажется, вскоре после того, как она была написана им. Читал он ее на крыше знаменитой Башни Вячеслава Иванова, поэта-символиста, у которого каждую среду собирался для всенощного бдения весь артистический Петербург. Из Башни был выход на пологую крышу, и в белую петербургскую ночь мы, художники, поэты, артисты, опьяненные стихами и вином, — а стихами опьянялись тогда, как вином, — вышли под белесое небо, и Блок, медлительный, внешне спокойный, молодой, загорелый (он всегда загорал уже ранней весной), взобрался на большую железную раму, соединявшую провода телефонов, и по нашей неотступной просьбе уже в третий, в четвертый раз прочитал эту бессмертную балладу своим сдержанным, глухим, монотонным, безвольным, трагическим голосом. И мы, впитывая в себя ее гениальную звукопись, уже заранее страдали, что сейчас ее очарование кончится, а нам хотелось, чтобы оно длилось часами, и вдруг, едва только произнес он последнее слово, из Таврического сада, который был тут же, внизу, какой-то воздушной волной донесло до нас многоголосое соловьиное пение.

А вот полоса, когда я помню Блока простого, человечного, с небывало светлым лицом. Вообще — не помню его улыбки. Если и была — то скользящая, незаметная. А в этот период помню именно улыбку, озабоченную и нежную. И голос точно другой, теплее.

Это было, когда он ждал своего ребенка, а больше всего — в первые дни после его рождения. Случилось, и довольно неожиданно (ведь мы реальной жизнью мало были связаны), что в эти серьезные для Блока дни мы его постоянно видели, он все время приходил... Наконец, однажды, поздно, известие: родился мальчик.

Почти все последующие дни Блок сидел у нас вот с этим светлым лицом, с улыбкрй. Ребенок был слаб, отравлен, но Блок не верил, что он умрет: «Он такой большой». Выбрал имя ему Дмитрий, в честь Менделеева.

У нас в столовой, за чаем, Блок молчит, смотрит не по-своему, светло и рассеянно.

— О чем вы думаете?
— Да вот... Как его теперь... Митьку... воспитывать?.. Митька этот бедный умер на восьмой или десятый день.

Блок подробно, прилежно рассказывал, объяснял, почему он не мог жить, должен был умереть. Просто очень рассказывал, но лицо у него было растерянное, не верящее, потемневшее сразу, испуганно-изумленное. Еще пришел несколько раз, потом пропал...

Может быть, кто-нибудь удивится, не поймет меня: какая надежда для Блока в ребенке? Блок — отец семейства! Он поэт, он вечный рыцарь, и если действительно был «невзрослым», то не прекрасно ли это— вечный юноша? Останься сын его жив, — что дал бы он поэту? Кое-что это отняло бы, скорее. Замкнуло бы, пожалуй, в семейный круг...

Трудно отвечать на размышления такого порядка. Скажу, впрочем, одно: Блок сам инстинктивно чувствовал, что может дать ему ребенок, и как ему это нужно. А мог он ему дать кровную связь с жизнью и ответственность.

При всей значительности Блока, при его внутренней человеческой замечательности, при отнюдь не легкой, но тяжелой и страдающей душе, я повторяю — он был безответственен. «Невзрослость» его, это нечто совсем другое, нежели естественная, полная сил, светлая юность. А это вечное хождение около жизни? А это бескрайнее, безвыходное одиночество? В ребенке Блок почуял возможность прикоснуться к жизни с тихой лаской. Возможность, что жизнь не ответит ему гримасой, как всегда. Не в отцовстве тут было дело: именно в новом чувстве ответственности, которое одно могло довершить его, как человека.

Сознавал ли это Блок так ясно, так грубо, как я сейчас пишу? Нет, конечно. Но весь просветлел от одной надежды. И когда она погасла — погас и он.

Свое вдохновенное слово о Пушкине он читал последним. На нем был черный пиджак поверх белого свитера с высоким воротником. Весь жилистый и сухой, обветренным красноватым лицом он похож был на рыбака. Говорил глуховатым голосом, отрубая слова, засунув руки в карманы. Иногда поворачивал голову в сторону Кристи и отчеканивал: «Чиновники суть наша чернь, чернь вчерашнего и сегодняшнего дня... Пускай же остерегутся от худшей клички те чиновники, которые собираются направлять поэзию по каким-то собственным руслам, посягая на ее тайную свободу и препятствуя ей выполнять ее таинственное назначение...» Бедный Кристи приметно страдал, ерзая на своем стуле. Мне передавали, что перед уходом, надевая пальто в передней, он сказал громко:

— Не ожидал я от Блока такой бестактности.

Однако в той обстановке и в устах Блока речь прозвучала не бестактностью, а глубоким трагизмом, отчасти, может быть, покаянием. Автор «Двенадцати» завещал русскому обществу и русской литературе хранить последнее пушкинское наследие— свободу, хотя бы «тайную». И пока он говорил, чувствовалось, как постепенно рушится стена между ним и залом. В овациях, которыми его провожали, была та просветленная радость, которая всегда сопутствует примирению с любым человеком.

Он стал для нас трагическим актером, играющим самого себя. Вместо подлинного (и невозможного, конечно) слияния жизни и искусства, явилась жуткая, разрушающая и жизнь и искусство сценическая иллюзия. Мы перестали, видеть и поэта, и человека... Мы видели маску трагического актера и отдавались гипнозу его игры. Мы следили за мимикой эмоции, почти не слушая слов. Рыцарь Прекрасной Дамы — Гамлет, размышляющий о небытии, — безумный прожигатель жизни, пригвожденный к трактирной стойке и отдавшийся цыганским чарам, — мрачный пророк хаоса и смерти — все это было для нас последовательным, логическим развитием одной трагедии, а сам Блок — ее героем. Поэзия Блока стала для нас эмоциональным монологом трагического актера, а сам Блок — этим загримированным под самого себя актером.

И вот наступил внезапный конец этой трагедии: подготовленная всем ее ходом сценическая смерть оказалась смертью подлинной...

И мы потрясены — как потрясен зритель, когда на его глазах, в пятом акте трагедии, актер истекает настоящей кровью.

Рампа разрушена. Гамлет — Блок действительно погиб.

Мы всегда созерцали Блока, а не смотрели на него — созерцали, как волнующее нас художественное явление. Стихи его мы воспринимали слишком эмоционально, его самого — слишком эстетически. Самый близкий, скрепленный с нами узами глубокого духовного родства, он в то же время оставался для нас самым чужим, самым незнакомым. Блок «ходил среди людей» в ореоле им же созданных эмоций. Он умер зрелым мужем, но в представлении нашем навсегда остался юношей...

Юношеский облик Блока сливался с его поэзией — как грим трагического актера с его монологом. Когда Блок появлялся — становилось почти жутко: так похож он был на самого себя. Какой-то юнга с северного корабля — гибкий и вместе с тем немного неловкий, немного угловатый в своих движениях юноша, порывистый и странно-спокойный, с улыбкой почти детской и вместе с тем загадочной, с голосом грудным, но глухим и монотонным, с глазами слишком прозрачными, в которых точно отсвечивались бледные волны северных морей, с лицом юношески нежным, но как будто обожженным лучами полярного сияния...

...Он, подчиняясь воле вдохновения, все ниже и ниже склонялся к земле, все пристальнее и пристальнее всматривался в непроглядный ужас лживой жизни, все напряженнее прислушивался к странному лязгу костей, доносившемуся сквозь шум злободневных событий, пока, наконец... мир действительности не предстал его бесстрашным взором таким, каким он объективно дан современному культурному сознанию.

И этот страшный мир был пуст и мертв. Поэт увидел пустую и мертвую вселенную; безжизненный волчок, запущенный куда-то, как попало; увидел каменеющую, застывающую природу, с больным желтым диском над нею, с мертвыми, пустыми закатами («к эшафоту на казнь осужденных поведут на закате таком»), с постылым криком воронья в бездонной пустыне. Увидел и жизнь— безумную, бездонную, пустую, с дверью настежь... И себя он увидел с опустошенным умирающим сердцем в холоде и мраке бессмысленных дней.

...По страшной силе отрицания это было уже религиозным видением. Томившемуся духовной жаждой поэту не было дано увидеть мир таким, как он предстоит во всей красе и радости своего бытия взору верующего, но у него хватило силы религиозно отвергнуть современное явление жизни.

...Но победа эта была куплена дорогой ценой: поэт стал мастером, но человек сгорел. Он изнемог на том тяжелом пути безграничного отрицания, куда увлекло его слово в своем непреодолимом стремлении к воплощению конкретной действительности...

...«Двенадцать» — поэма о революционном Петербурге конца 1917 — начала 1918 года, поэма о крови, грязи, о преступлении, о падении

человеческом. Это— в одном плане. А в другом — это поэма о вечной мировой правде той же самой революции, о том, как через этих же самых запачканных в крови людей в мир идет новая благая весть о человеческом освобождении. ...И впереди «двенадцати» поэмы, — двенадцати убийц, — впереди разыгравшегося с красным флагом ветра —

И не может он не идти впереди этих «двенадцати», если подлинно за ними, хотя бы и помимо них, стоит то мировое, которое слышится нам теперь в грозе и буре.

Благая весть раздалась двадцать веков тому назад — весть о духовном освобождении человечества. Благая это была весть и великая, ибо духовное освобождение человечества не подразумевает ли собою и освобождения физического? Оказалось — нет... От духовного освобождения пришла христианская культура к духовному рабству. И стало ясно: кроме внутренней свободы, возвещенной христианством, в мир должна прийти свобода внешняя — полное освобождение политическое, полное освобождение социальное.

Благую весть мировой социальной революции старый мир наших дней принял так же враждебно, как старый мир эпохи Петрония принял благую весть революции духовной.

Не надивишься историческому чутью Блока. Еще задолго до того, как он умолял слущать музыку революции, Блок слушал подземную музыку русской истории, там, где самое напряженное ухо улавливало только синкопическую паузу. Из каждой строчки стихов Блока о России на нас глядят Костомаров, Соловьев и Ключевский, именно Ключевский, добрый гений, домашний дух, — покровитель русской культуры, с которым не страшны никакие бедствия, никакие испытания.

Блок был человеком девятнадцатого века и знал, что дни его столетия сочтены. <...>

<...> В литературном отношении Блок был просвещенный консерватор. Во всем, что касалось вопросов стиля, ритмики, образности, он был удивительно осторожен: ни одного открытого разрыва с прошлым. <...> Литературная революция в рамках традиции и безупречной лояльности. Начиная с прямой, почти ученической зависимости от Владимира Соловьева и Фета, Блок до конца не разрывал ни с одним из принятых на себя обязательств, не выбросил ни одного пиетета, не растоптал ни одного канона. Он только усложнял свое поэтическое credo все новыми и новыми пиететами: так, довольно поздно он ввел в свою поэзию некрасовский канон, и гораздо позже испытал прямое, каноническое влияние Пушкина, весьма редкий случай в русской поэзии. Литературная мягкость Блока происходила отнюдь не от бесхарактерности: он чрезвычайно сильно чувствовал стиль, как породу, поэтому жизнь языка и литературной формы он ощущал не как ломку и разрушение, а как скрещивание, спаривание различных пород, кровей и как прививку различных плодов к одному и тому ,же дереву.

Блок — самая большая лирическая тема Блока. Эта тема притягивает как тема романа еще новой, нерожденной (или неосознанной) формации. Об этом лирическом герое и говорят сейчас.

Он был необходим, его уже окружает легенда, и не только теперь — она окружала его с самого начала, казалось даже, что она предшествовала самой поэзии Блока, что его поэзия только развила и дополнила постулированный образ.

В образ этот персонифицируют все искусство Блока; когда говорят о его поэзии, почти всегда за поэзией невольно подставляют человеческое лицо — и все полюбили лицо, а не искусство.

Этому лирическому образу было тесно в пределах символического канона. Символ, развоп-лощая слово Блока, гнал его к сложным словесно-музыкальным построениям «Снежной маски», с другой стороны, слово его не выдержало эмоциональной тяжести и предалось на волю песенного йачала (причем мелодическим материалом послужил ему и старинный романс — «О доблестях, о подвигах, о славе...», и цыганский романс, и фабричная — «Гармоника, гармоника!..»), а этот лирический образ стремился втес-ниться в замкнутый предел стихотворных новелл. Новеллы эти в ряду других стихотворных новелл Блока выделились в особый ряд; то они собраны в циклы, то рассыпаны: Офелия и Гамлет, Царевна и Рыцарь, Рыцарь и Дама, Кармен, Князь и Девушка, Мать и Сын.

Здесь и возник любимый всеми образ Блока, даже внешний:

На этом образе лежит колеблющийся свет. Блок усложнил его темой второго, двойника.

Тема и образ важны для Блока не сами по себе, они важны только с точки зрения их эмоциональности, как в ремесле актера:

Он предпочитает традиционные, даже стертые образы («ходячие истины»), так как в них хранится старая эмоциональность; слегка подновленная, она сильнее и глубже, чем эмоциональность нового образа, ибо новизна обычно отвлекает внимание от эмоциональности в сторону предметности.

Поэтому в ряду символов Блок не избегает чисто аллегорических образов, символов давно застывших, метафор уже языковых:

В истории русского символизма поэзия Блока обозначает высшую ступень — наиболее утонченные приемы в пользовании метафорой и символом как способами преображения действительности и знаменования ее привычными образами иных реальностей («от реального к реальнейшему» — a realibus ad realiora — по слову Вячеслава Иванова). Для литературных староверов, не привыкших к чтению поэтических иносказаний, его искусство, особенно в первых двух томах, должно остаться непонятным, про-тивологичным, во всяком случае — в таких примерах, как приведенные выше: «А под маской было... звездно...», «Я бросил сердце... с белых гор, Оно лежит на дне!» В наше время установка художественного внимания на этот задний фон, известная привычка к ощущению присутствия бесконечного, сверхреального, какого-то нового измерения в художественном образе делают чтение этих поэтических иносказаний совершенно простым и привычным. Но для будущих поколений поэтов "и писателей положение легко может измениться. Недаром Городецкий, представитель «нового реализма», еще в 1913г. нападал на Блока за поэтику намеков и иносказаний и требовал от поэта «реальной тройки», а не символа: «Тройка удала и хороша своими бубенцами, ямщиком и конями, а не притянутой под ее покров политикой...» Здесь требования иного художественного вкуса и, может быть, иного миросозерцания вступают в свои законные права.

...Когда появилась поэма «Двенадцать», некоторые критики указывали на то, что Блок становится здесь учеником Маяковского, очевидно — в фактуре стиха и в употреблении рифмы. Эти указания, как явствует из предыдущего, совершенно несправедливы. Своеобразная художественная сила поэмы Блока, не имеющей в этом отношении ничего равного в русской поэзии, заключается в создании впечатления грандиозного неразрешенного диссонанса, как в современной музыке. На первом месте — указанный выше диссонанс в самом тематическом содержании — взлеты восторга, упоение разливом бунтарской стихии («Пальнем-ка пулей в Святую Русь...») и безнадежная тоска, господствующая над всеми взлетами чувства. Рядом с этим — кричащие противоречия в выборе словарного материала: в иррациональный, метафорический стиль современного поэта-романтика врываются неканонизированные, как бы еще не обработанные в художественном отношении элементы грубой повседневной речи, словесные обороты фабричной частушки и нового революционного языка. Наконец, решительное разрушение привычно гармонического и симметричного строения русского классического стиха: ритмическая свобода звуковых рядов, построенных по чисто тоническому принципу, меняющихся по числу ударений и по характеру стихового окончания; в связи с этим — деформация обычной строфы из четырех стихов с перекрестными рифмами в более свободные и изменчивые строфические образования и деканонизация точной рифмы со всем разнообразием своих приемов. Все эти. элементы диссонанса, возведенного в главенствующий художественный принцип, были уже в творчестве самого Блока: расширение поэтического словаря «неканоничным» материалом — в цыганских и «реалистических» стихах третьего тома, деканонизация старых метрических норм и точной рифмы во второй книге, в особенности в отделах «Пузыри земли» и «Снежная Маска», где многое предвосхищает поэму «Двенадцать». В этом смысле Блок отнюдь не ученик, а скорее учитель футуристов.

...В сознании Блока основу его творчества составляет единый мифопоэтический комплекс, в котором Достоевскому отводится особое место. «Мифология стихий» у Блока колеблется между двумя системами истолкования. Первая, яснее выраженная у раннего Блока и тяготеющая к философии Вл. Соловьева, строится как триада: исходная гармония — «страшный мир» — конечный синтез стихий земли и неба. Вторая включает в себя представление о бесконечном космическом борении стихии музыки (динамики, страстей, духа-огня, ветра, воды) и косности (цивилизации, стагнации, мещанства, материи), что, в конечном счете, сводится к антитезе жизни-стихии и псевдожизни, механического существования, смерти. В обеих системах дисгармония, оцениваясь по-разному, занимает существенное конструктивное место. Творчество и имя Достоевского становится для Блока знаком-символом. А поскольку дисгармония в обеих системах связывается с динамическим, стихийным началом, сам Достоевский делается для Блока не автором книг, не условным обозначением собрания сочинений, а одной из основополагающих стихий русской жизни и— через нее — мировой музыки.

В свете первой концепции творчество Достоевского связывается с противоречивой оценкой Земли. Приобщение к Земле для блоковских героев, восходящих через князя Мышкина к «невоскресшему Христу», есть «вочеловечение», которое парадоксально ведет их не к вхождению в быт, а к выходу из него в мир-стихий (такое осознание пути имеет для Блока и автобиографическое значение). Для героинь же, архетипи-чески восходящих к Настасье Филипповне и другим героиням Достоевского, а также к Магдалине, «нисхождение»: на землю есть падение, включение в мир страстей и стихий — в «страшный мир».

...Вторая поэтическая концепция снимает конечность космологического мышления: становление делается вечной сущностью бытия, а погруженность в стихии его высшим проявлением. Всякая победа динамического, стихийного начала над статическим воспринимается как победа... Ср. образы «мирового ветра» («Катилина», «Двенадцать»), «мирового океана» («Роза и Крест»); «мирового пожара» («Двенадцать», «Михаил Александрович Бакунин» и др.). Такое развитие можно интерпретировать как динамику от ...Соловьева к Достоевскому.

1. «Стихи о Прекрасной Даме» Александра Блока.

2. Город в творчестве Александра Блока.

3. Россия Александра Блока.

4. Александр Блок и русская литература XIX в.

5. Поэма Александра Блока «Двенадцать».

6. Лирика Александра Блока как «трилогия вочеловеченья».

7. Лирические пророчества Александра Блока: сбывшиеся и несбывшиеся.

8. Мои представления 0 Пушкине и речь Александра Блока «О назначении поэта».

9. Мои представления о современной городской жизни и «Страшный мир» Александра Блока.

10. «Долг художника перед народом» и «январская трилогия» Александра Блока («Интеллигенция и революция» — «Двенадцать» — «Скифы»).

11. «Капитанская дочка» А. С. Пушкина и «Двенадцать» А. А. Блока.

12. Тема любви в поэзии Александра Блока («Стихи о Прекрасной Даме» — «Незнакомка», «Снежная Маска», «Фаина» — тема любви в лирике разделов «Страшный мир» и «Возмездие» — тема любви в лирике цикла «Родина»). Какие стихотворения, какие мотивы ближе всего и понятней мне самому?

13. А.. А. Блок и В. В. Маяковский о революции.

14. Образ России в лирике Блока и «мой образ» России.

1. «Стихи о Прекрасной Даме» — важнейшая, «сердцевинная» часть «первого тома» лирики. Предшествующий раздел «Ante Lucem» («Перед светом»), следующий раздел, «Распутья» (1902 — 1904) — тесно связаны со «Стихами о Прекрасной Даме». Вместе эти разделы составляют первую часть «романа в стихах», «трилогии вочеловеченья» — важнейшего литературного наследия Блока.

2. Нам известны «биографический подтекст», «литературный контекст», «философская подоплека» ранней лирики Блока. «Биографический подтекст»: любовь к Л. Д. Менделеевой, топография лесов, полей, холмов, «белой церкви», «зубчатых елей» между Шахматовым — имением А. Н. Бекетова, деда Блока, — и Бобловом, «на горе стоящим» имением Менделеевых. «Посвященных» современников — Андрея Белого, Евгения Иванова — поражала верность реалиям шахматовского пейзажа в «биографический подтекст» — домашние спектакли в Боблове, с Блоком — Гамлетом и Любовью Дмитриевной— Офелией, редкостно нежный румянец, золотая коса, стать и спокойная строгость невесты Блока; ожидания и «случайные» встречи на улицах Петербурга, в Казанском и Исаакиевском соборах, маскарад в доме общих знакомых, на который Блок не захотел идти, и ждал Л. Д. Менделееву у дверей...

«Литературный контекст» включает в себя лирику Жуковского, Фета, Тютчева, Полонского, стихотворение Пушкина «Жил на свете рыцарь бедный...», чрезвычайно значимое для Блока (необходимо помнить: у Достоевского это стихотворение становится «лейтмотивом» судьбы князя Мышкина). В «контексте» ранней лирики Блока — «Фауст» Гете с его образом Вечной Женственности, Петрарка с его возвышенным служением образу Лауры, Данте, прошедший круги Ада и встреченный на пороге Рая возлюбленной — Беатриче. В «контексте» — знакомство Блока в 1900 — 1901 гг. с «новой литературой» (прежде всего с лирикой В. Я. Брю-сова, 3. Н. Гиппиус, Ф. К. Сологуба). Наконец, чрезвычайно важное для Блока знакомство с лирикой и философией Владимира Соловьева.

Стихи философа («Вся в лазури сегодня явилась...», «У Царицы моей есть высокий дворец...», «Бедный друг, истомил тебя путь...», «Милый друг, иль ты не видишь...», «На Сайме зимой», «Das Ewig-Weibliche» («Вечно-Женственное» (нем.), поэма «Три свидания». Статьи «Смысл любви», «Идея человечества у Августа Конта» и многие другие оформляют предчувствия и прозрения самого Блока: на рубеже веков он ждет безмерного обновления всей земной жизни, предчувствует пришествие «Девы, Зари, Купины», «Вечной Женственности в теле нетленном...», соловьевской Софии-Премудрости — в облике земной девушки, окованной «чарами» реальности конца XIX— начала XX в., не ведающей о том, что «Ее Пришествие» положит начало преображению земли и неба, сбудутся пророчества Апокалипсиса, «конец света», исчезновение привычной реальности станет началом новой жизни — на новой земле и под новым небом. .

В своих глубоких мистических ожиданиях 1901 — 1903 гг., «эпохи зорь», Блок не одинок, он встречает единомышленников- «соловьевцев». Среди них— московский студент Борис Бугаев, с 1902 г. известный читателям по псевдониму Андрей Белый.

«Ее», Душу Мира, Деву Света, соловьевскую «темного хаоса светлую дочь» — Блок с 1901 г. прозревает в земном облике своей невесты Л. Д. Менделеевой...

3. Такова «биографическая», «философская», «историко-литературная» предыстория «Стихов о Прекрасной Даме». Но можно ли бестрепетно разделять эти начала, читая такие стихи, как «Сегодня шла Ты одиноко...», «Я, отрок, зажигаю свечи...», «Вхожу я в темные храмы...», «Странных и новых ищу на страницах...»? Комментарий объясняет нам реалии, реминисценции, подтекст, но воспринимаем мы их без посредства комментария, не через призму философских пророчеств В. С. Соловьева, а только душой...

«Пришел кто-то необыкновенный; никто из «начинающих» никогда еще не начинал такими стихами. ...Я и теперь считаю «Стихи о Прекрасной Даме» самым чудесным из чудес Блока...» — вспоминал о первом впечатлении от этих стихов (еще рукописных, присланных в редакцию среди множества других, подписанных еще неведомым именем) П. П. Перцов, издатель журнала «Новый путь», в котором в марте 1903 г. впервые увидели свет стихи Блока.

Перцов, 3. Н. Гиппиус, Д. С. Мережковский — основатели журнала — «уступили» стихам Блока мартовский номер, потому что «март — месяц Благовещения» (25 марта по старому стилю. — Ред.). «Стихи о Прекрасной Даме» окружены были репродукциями «Благовещения» кисти Леонардо да Винчи, Фра Беато и М. В. Нестерова. Так самые чуткие и тонкие читатели-современники встречали стихи Блока с их поразительной ритмической и поэтической новизной, с их сложным, единым для всей книги, принципиально не предназначенным для «однозначной расшифровки» языком символов, с их отрешенностью от внешнего мира и сосредоточенностью на главном: Любви, Служении, Ожидании преображения — перемены всего земного бытия.

4. Но вместо «Ее прибытия» «эпоха зорь» завершилась русско-японской войной 1904 — 1905 гг. и первой русской революцией.

«О блоковской Прекрасной Даме много гадали — хотели видеть в ней — то Жену, облеченную в Солнце, то Вечную Женственность, то символ России. Но если поверить, что это просто девушка, в которую впервые был влюблен поэт, то, мне кажется, ни одно стихотворение в книге не опровергнет этого мнения, а сам образ, сделавшись ближе, станет еще чудеснее и бесконечно выиграет в художественном отношении», — писал в 1912 г. о ранней лирике Блока Н. С. Гумилев. Судьба Блока и Любови Дмитриевны Менделеевой, ставшей 17 августа 1903 г. женой поэта, в реальности оказалась сложнее, больнее, «земнее», чем высокая утопия, намеченная в «Стихах о Прекрасной Даме». Но если считать «продолжением» «Стихов о Прекрасной Даме» стихотворения «второго» и «третьего» томов, посвященные реальной земной судьбе и реальному пути героини («О доблестях, о подвигах, о славе...», «Она, как прежде, захотела...», «Шаги Командора», «Я — Гамлет. Холодеет кровь...», «Осенний день» («Идем по жнивью не спеша...»), «Приближается звук. И, покойна щемящему звуку...», «За горами, лесами...»)— «образ делается ближе», стихи — горше, взрослее, реальнее, рыцарственный юношеский восторг «Стихов о Прекрасной Даме» заменен в них иными чувствами. И эти перемены интонации заставляют вспомнить еще раз определение, данное Блоком своим стихам и своему пути— «трилогия вочеловеченья».

1. Художественный мир «Стихов о Прекрасной Даме» — нерукотворен. Он весь в золотой, белой, розовой дымке, его лазурь, его холмы, «лес зубчатый», терем «над высокою горою» органически .соединили легенду, предание, сказку — «благоуханную глушь нашей маленькой усадьбы» (так в «Автобиографии» (1915) Блок назвал Шахматове) — и некий небесный прообраз этой «благоуханной глуши». Здесь царит Прекрасная Дама. «Она не ездит на пароходе» («Поэт», 1905) и, кажется, не появляется в городах.

2. Город становится для Блока лирической темой в цикле «Распутья» (1902 —1904), занимает все большее место в лирике «второго» и «третьего» томов (в первую очередь разделы «Город» (1904—1908), «Страшный мир» (1909—1916), «Возмездие» (1908—1913).

«Мистики обоего полу», кричащие у круглых столов и ощутимо напоминающие бесов, черный человечек, плачущий на дворе, оратор «митинга», «груда рюмок, дам, старух» в стихотворении «Сытые», фантасмагорическая толпа «в кабаках, в переулках, в извивах, в электрическом сне наяву», Медный Всадник, управляющий вакханалией ночной столицы, восковая Клеопатра с черной змейкой в балагане-паноптикуме, разночинец-самоубийца в «чердачном цикле» («В октябре.», 1906), «нищие на мосту зимой», «мольбы о хлебе и красный смех чужих знамен», «черный, тихий, как сова, мотор» (т. е. — непривычный еще автомобиль), «ночной летун, во мгле ненастной земле несущий динамит» («Авиатор», 1910—1912)— вот город Блока.

3. Здесь нет места Царевне «первого тома». Здесь, на ночном мосту, на фоне заснеженных портовых окраин героя ждет Снежная Маска, в ресторане при станции Озерки, «средь этой пошлости таинственной», является Незнакомка. Здесь «над бездонным провалом в вечность, задыхаясь, летит рысак» и «темный морок цыганских песен, торопливый полет комет» пророчит его седокам возмездие... Здесь только могли быть написаны «В ресторане», «Унижение», «Шаги Командора», «На островах», «Седое утро». Этот Петербург топографически точен: современники-мемуаристы будут охотно указывать адреса аптеки, паноптикума, булочной из «Незнакомки».

Но реален ли этот Петербург?

4. В 1903— 1904 гг., когда «тема города» возникла в его творчестве, Блок (как и многие поэты-современники) находился под мощным обаянием книги стихов В. Я. Брюсова «Urbi et orbi» (1903). «Урбанизм» Брюсова (и поэтов французского символизма, и бельгийского поэта Э. Верхарна — их творческий опыт был значим для первого поколения русских модернистов) вернее было бы назвать «антиурбанизмом». Современный большой город — будь то Париж Бодлера, Брюссель и Лондон Верхарна, Москва Брюсова — всегда несет черты Вавилона и Содома, на его площадях является у Брюсова Конь Блед — мрачный вестник Апокалипсиса. «Городская лирика» Брюсова произвела мощное впечатление на автора «Стихов о Прекрасной Даме».

«Можно сказать, что Муза Брюсова направляется от конки к багрянице. Наоборот, Муза Блока, явившись нам в багрянице, направляется... к конке», — писал в 1905 г. Андрей Белый.

5. Но еще значимей оказалась для Блока традиция изображения Петербурга в русской классической литературе. Уже Пушкин населил столицу Российской империи призраками («Медный всадник», «Пиковая дама»), фантасмаго-ричны «Петербургские повести» Гоголя («Нос», «Портрет», «Шинель», «Невский проспект»). Герои «городских стихов» Некрасова, обитатели «углов» в романах Достоевского, даже оставаясь живыми людьми, ощутимо напоминают племя петербургских призраков... Историки литературы указывали на связь замысла «Незнакомки» с повестью Гоголя «Невский проспект» и отдельными эпизодами романа Достоевского «Подросток»; на ощутимые «некрасовские мотивы» в «чердачном цикле» «второго тома» («Холодный день», «В октябре»); к пьесе «Незнакомка» Блок избрал эпиграф из Достоевского (описание портрета Настасьи Филипповны), подчеркнув тем самым связь своей многоликой и единой героини (Незнакомки — Снежной Маски — Фаины) с героинями Достоевского. Но ни у Некрасова, ни у Гоголя, ни у Достоевского зимний, ночной, пылающий огнями Петербург не был так гибельно, предсмертно, поразительно красив, как у Блока...

6. Блок разделял со своими современниками-мыслителями предубеждение против «машинной цивилизации», впрочем, мощный мотив протеста и предостережения звучал уже в прозе Л. Н. Толстого («Анна Каренина», «Воскресение», «Фальшивый купон», «Смерть Ивана Ильича»). Тема «машинной цивилизации», предостережения против нее, «неустанный рев машины, кующей гибель день и ночь» звучат в статьях Блока, в поэме «Возмездие» (1910— 1921). Но и в «городской лирике» зловещи образы «мотора», «аэроплана», «электрического сна».

7. Блок наследует и интенсивно развивает традиции Гоголя — Некрасова — Достоевского не только в изображении «города-призрака», «города-фантасмагории»: Петербург для Блока — вместилище беды, боли, гибели, падения и грядущего возмездия. В 1918 г. он запишет: «Только одно делает человека человеком — знание о социальном неравенстве», однако это убеждение сформировалось в творческом сознании Блока значительно раньше. И город для него — обвинительный акт, предъявленный общественному устройству: 

8. И не менее страшно, не менее гибельно забвение «классических», «домашних» ценностей, принесенное с собою в жизнь городской цивилизацией. («На островах», .«Май жестокий с белыми ночами...») Страшна свобода героини-«кометы», страшно холодное отчаяние героя, страшен флёр роскоши над всем этим — «декадентской», гибельной... В художественном мире Пушкина и Толстого немыслима «черная роза в бокале золотого, как небо, аи», немыслима сама ситуация стихотворения «В ресторане». Серебряным веком «сожжено и раздвинуто» все, чем жила, чем была прочна Россия XIX в.: Блок понимает и чувствует это чрезвычайно остро. В городе Блока нет Дома.

«Что же делать? Что же делать? Нет больше домашнего очага... Чистые нравы, спокойные улыбки, тихие вечера— все заткано паутиной, и самое время остановилось. Радость остыла, потухли очаги. Времени больше нет. Двери открыты на вьюжную площадь». Из Города герой Блока уходит в пространство России — чтоб слиться с ним, раствориться в нем... И здесь начинается новая лирическая и философская тема.

9. Вот еще поразительная черта блоковского Петербурга: чем он реальней — тем призрачней, от условно-декадентских «карликов» в красных фраках и «черных человечков» ранней лирики — к ночному, абсолютно реалистичному и совершенно нереальному городу «Страшного мира» и далее к Петрограду «Двенадцати», уже почти растворенному в стихии ночи, вьюги, «огней, огней, огней». И лишь в 1921 г. в стихотворении «Пушкинскому Дому» в Петербурге Блока наступает день. И ясно виден на другом берегу Невы — Дом, Пушкинский Дом, хранилище наследия отечественной культуры — как вместилище смысла, может быть, и тепла.

Это стихотворение оказалось для Блока последним. Дальше, в мае 1921г., были только наброски к поэме «Возмездие», посвященные шахматовской усадьбе, роду, дому...

1. «Россия здесь, — писал Блок в 1918 г. в предисловии к книге статей «Россия и интеллигенция», — не государство, не национальное целое, не отечество, а некое соединение, постоянно меняющее свой внешний образ, текучее... и, однако, не изменяющееся в чем-то самом основном. Наиболее близко определяют это понятие слова: «народ», «народная душа», «стихия», но каждое из них отдельно все-таки не исчерпывает всего музыкального смысла слова Россия».

2. Первое стихотворение, которое юный Блок счел достойным публикации,— «Гамаюн, птица вещая» (1899) уже было «о России», и содержало не столько описание картины В. М. Васнецова с элементами стилизации славянского фольклора, воспоминаниями о татарском иге, об опричнине, Смутном времени, сколько темное еще и для самого автора пророчество о «судьбе России», а отчасти — и о судьбе блоковской Музы:

«Россия» ранней лирики г— идеальная, полусказочная, более всего связанная с «детским» Пушкиным и Аксаковым, с «золотыми да красными» заставками, с легендой о Глубинной-Голубиной книге, с теремом Царевны, еще напоминающим декорации к операм Римского-Корсакова. Истинный образ «блоковской России» начинает формироваться в творчестве 1905 — 1906 гг.

3. В статье «Поэзия заговоров и заклинаний» (1906) отразилось первое потрясение от знакомства Блока с трудами и публикациями филологов и этнографов второй половины XIX в. (А. Н. Афанасьева, И. П. Сахарова, Ф, И. Буслаева, А. А. Потебни, А. Н. Веселовского, Л. Н. Майкова и многих других). «Заговоры, а с ними вся область народной магии и обрядности, оказались тою рудой, где блещет золото неподдельной поэзии; тем золотом, которое обеспечивает и книжную «бумажную» поэзию — вплоть до наших дней», — пишет Блок. Тогда же начинает формироваться в его творчестве образ «зачарованного кольца народной души, которая... так и осталась первобытной». Но нельзя забывать: эти впечатления накладываются не только на мощную традицию «лирического почвенничества», которой отдала дань вся русская классическая литература XIX в. (за исключением, вероятно, Пушкина и Чехова). Эти впечатления не только «совпадают по времени» с острым интересом литературных единомышленников Блока к этой же теме (только что вышел в свет роман Д. С. Мережковского «Петр и Алексей» (1905), в среде писателей-модернистов растет интерес к русским раскольникам и сектантам; Андрей Белый работает над книгой стихов «Пепел» — Блок с восторгом будет цитировать стихотворения из этой книги, посвященной Некрасову, в своей лирической прозе; А. М. Ремизов работает над сказками будущей книги «Посолонь» (1907)...

Все эти впечатления и размышления Блока совпадают по времени с первой русской революцией.

4. В статье «Безвременье» (1906) намечен путь лирического героя: от золотого века усадебной культуры, из дома, в котором «радость остыла, потухли очаги... Двери открыты на вьюжную площадь» — через Город, окровавленный флагами, кровью на мостовых, румянами ночного разгула — герой бежит в пространства России. Там, вокруг разрушающихся усадеб, «разрастаются торговые села, зеленеют вывески казенной винной лавки, растут серо-красные постоялые дворы. Все это, наскоро возведенное, утлое, деревянное, больше не заграждает даль. И сини дали, и низки тучи, и круты овраги, и сведены леса, застилавшие равнины, — и уже нечему умирать и нечему воскресать».

Этот сюжет повторяется в пьесе «Песня Судьбы» (1907 — 1908) — Блок долго любил ее более других своих произведений, считал программной. Герой пьесы видит нравственный долг в том, чтоб уйти из «белого дома», из сада, от тихой любви жены и матери — в Город, одержимый наваждением «промышленной выставки» и культом «шансанетной певицы» Фаины. Но Фаина — девушка из раскольничьего села, с алой «некрасовской» лентой в черных волосах — становится для героя символом «мятежной», «стихийной» России. Герман, герой пьесы, помнит себя воином Мамаева побоища и предчувствует «новое поле Куликово», новые, грядущие битвы за «судьбу России». Он должен освободить Фаину, он блуждает в тумане, мужик, поющий в сумерках «Коробейников», выводит его на дорогу...

Статья Блока «Народ и интеллигенция» (1908) становится лирическим пророчеством, предвестием великих социальных потрясений. Блок констатирует существование черты между «интеллигенцией» и «народом», отмечает, что «на тонкой согласительной черте между народом и интеллигенцией вырастают подчас большие люди и большие дела». (В качестве примера назван М. Горький.) И все-таки главным пророчеством, важнейшим ощущением поэта, кажется: «Бросаясь к народу, мы бросаемся прямо под ноги бешеной тройке, на верную гибель».

Творческим манифестом блоковской «темы о России» становится письмо К. С. Станиславскому от 9 декабря 1908 г. Но как преображаются мысли Блока в его лирике?

Тема странничества, тема знобкого, зябкого, бесконечного российского пространства — с промельком красной ленты, рябиновой кисти, дальнего огня, «зарева горящих сел» — возникает в лирике «второго тома», в стихотворениях «Осенняя воля» (1905), «Русь» (1906), «Осенняя любовь» (1907), «Гармоника, гармоника...» (1907), «Работай, работай, работай...» (1907). Абрис «блоковской России» уже намечен здесь, но в этой «Руси» жив легкий привкус стилизации:

Но лишен привкуса стилизации этапный для Блока, переломный для «темы России» в его творчестве цикл «На поле Куликовом» (1908). В нем присутствуют темы и мотивы «Слова о полку Игореве», «Сказания о Мамаевом побоище», «Задонщины» (а также отзвуки Пушкина, Тютчева, Достоевского, Соловьева), но это именно знак «музыкальной вечности», «музыкальной целостности» России «постоянно меняющей свой внешний образ.,, текучей и, однако, не изменяющейся в чем-то самом основном». И лирический герой здесь — не странник, завороженный Россией, готовый жертвенно и самозабвенно пропасть «в далях необъятных», но страж ее, хранитель, пророк «высоких и мятежных дней». Позже Андрей Белый скажет: именно после цикла «На поле Куликовом» Блок становится поэтом воистину национальным, «Русским с большой буквы».

Книга «Стихи о России» (1915) позволила современникам осознать это. По составу книга была близка к разделу «третьего тома» «Родина» (1907 — 1916) — высшему творческому взлету Блока. «Русь» становится здесь пронзительно реальной Россией начала XX в. — с железнодорожными разъездами, фабричными трубами, уходящими на Первую мировую войну эшелонами, братскими могилами в Галиции...

Образ «России-Фаины», «России-стихии» из стихов «второго тома» достигает предельного выражения в стихотворении «Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?» (1910), но завороженный восторг лирического героя сменился горькой, трезвой, ясной жалостью. Здесь в судьбу России вплетена и судьба «интеллигенции» («Рожденные в года глухие...» (1914), здесь «присягой на верность» гоголевской формуле «Если только возлюбит русский Россию, — возлюбит и все, что ни есть в России», — становится стихотворение «Грешить бесстыдно...» (1914), здесь в музыкальном пространстве «Родины» присутствуют Пушкин и Достоевский, Герцен и Соловьев, Некрасов и А. С. Хомяков, Толстой и Тютчев...

«В «Стихах о России» нет ни одного «былинного» образа, никаких молодечеств и «гой еси». Но в них Россия былин и татарского владычества, Россия Лермонтова и Некрасова, волжских скитов и 1905 г. Как фальшиво звучат рядом с этими подлинно народными стихами подделки наших поэтов под народную поэзию, с неизменными Ярилой, Ладою и Лелем. ...Книга Блока точно чистый воздух, от соприкосновения с которым рассыпаются в прах стилизаторские мумии «под народ». Последние стихи Блока истинно классичны. ...Некоторые из них стоят уже на той ступени просветления простоты, когда стихи, как песня, становятся доступными каждому сердцу»,— писал в 1915г. о Блоке поэт Георгий Иванов.

«...Будущим историкам литературы придется считаться с тем фактом, что даты стихов Блока часто опережают события как его личной, так и мировой жизни», — заметила М. А. Бекетова, сестра матери Блока, первый биограф поэта. Кажется, эти слова подтверждались не раз. Так неожиданными смыслами наполнились в годы Гражданской войны «Голос из хора» (1910— 1914), «Я не предал белое знамя...» (1914). 'Так многократно вспоминалась «Россия» (1908). Так, со странным чувством, современники Блока из числа первых его читателей вспоминали в 1941 г. «Петроградское небо мутилось дождем...».

1. Как писатель, как человек, как «самый яркий представитель рожденного в года глухие поколения, художник, отчетливее других выявивший в своем творчестве мироотношение предреволюционного периода»> Александр Блок стал «замковым камнем» между культурами двух столетий.

2. По некоторым свидетельствам, человек перед смертью успевает увидеть всю свою жизнь — в мгновенной цепочке картин-наваждений. Этой цепочкой в известном смысле стало для классической русской литературы XIX в. творчество Блока. Он вместил всех — от Жуковского до Мельникова-Печерского, от Герцена до Полонского, от Гоголя до Апухтина.

3. Перечислим лишь формальные параллели, укажем явную историко-литературную преемственность. «Первым вдохновителем моим был Жуковский...» — указывал Блок в «Автобиографии» (1915). Лирика «первого тома» содержит плотные пласты реминисценций Жуковского, Фета, Полонского, Владимира Соловьева. Андрей Белый отмечал: «геттингенские души» «бабушек» и «дедушек» рубежа XIX и XX вв., души тех, кто воспитан был на стихах Жуковского, мгновенно принимали раннюю лирику Блока, чувствуя в «Стихах о Прекрасной Даме» последнее цветение русской «усадебной культуры».

4. Его «Незнакомку» справедливо связывали с сюжетом повести Гоголя «Невский проспект». В «чердачном цикле» «второго тома», в стихотворении «Ангел-Хранитель» (1906) звучат ноты Некрасова. Герой «Клеопатры» — горькая пародия на Чарского пушкинских «Египетских ночей». Образ Фаины в лирике 1906 — 1908 гг., образ Фаины в пьесе «Песня Судьбы» (1907 — 1908) связаны с образом Фаины-Фленушки, «раскольницы с демоническим» из романа П. И. Мельникова-Печерского «В лесах» (правда, образ этот переосмыслен весьма существенно). «Демон» (1916) Блока конечно же отсылает к «Демону» Врубеля и к поэме Лермонтова. В цикле «Вольные мысли» (1907) современники сразу услышали пятистопный белый ямб пушкинского «Вновь я посетил...».

«Цыганская тема», проходящая через лирику «третьего тома», отсылает к целой традиции XIX в. (здесь и укорнённая мифологема «цыгана» как «естественного человека, не испорченного цивилизацией; и поэма Пушкина «Цыганы», и лесковский «Очарованный странник», потрясенный пением Грушеньки, и лирика Аполлона Григорьева, любимого Блоком, и Федор Протасов из пьесы Л. Н. Толстого «Живой труп»).

Примеры этого рода можно длить бесконечно: стихотворение «На железной дороге...» соотносится с тремя, по крайней мере, хрестоматийными сюжетами: на родство стихотворения со сценой романа «Воскресение» указал сам Блок, но стихотворение напоминает и о судьбе Анны Карениной, и о героине «Тройки» Н. А. Некрасова. А замена «почтового тракта» железной дорогой заставляет читателя вспомнить и «Железную дорогу» Некрасова, и концептуально важные рарсуждения «мужских персонажей» «Анны Карениной» о том, что к железным дорогам (т. е. к «машинной цивилизации») Россия не готова.

В стихотворении «Россия» присутствует и гоголевская «тройка», и пушкинская «песня ямщика», и тютчевские «бедные селенья», и дальний отблеск женских крестьянских образов лирики Некрасова. Вероятно, суть этого, творческая задача Блока — в «напитывании» образов «тройки», «дороги», «Метели», «герани», петербургского «двора-колодца», «смуглого сердечка» цыганки — всей лирической стихией, всеми смыслами, которые русской классической литературой накоплены в XIX столетии. Эта «аура» творчества предшественников, единая, с полуслова узнаваемая каждым культурным соотечественником, для Блока существеннейшая часть «России как музыкального целого». Это — общее для нации культурное предание, оживающее в его стихах.

5. Но есть и другой, глубинный аспект. Творческая философия Блока формируется в тесной связи с наследием русского XIX в., с творческой философией Гоголя, Толстого и Достоевского.

«И одна из музыкальнейших русских книг — «Переписка» Гоголя — лежала у него на столе», — вспоминал А. М. Ремизов Блока эпохи поэмы «Двенадцать». Однако слова Гоголя: «Монастырь наш — Россия! Облеките же себя умственно рясой чернеца и, всего себя умертвивши для себя, но не для нее, ступайте подвизаться в ней» Блок цитировал еще в программной статье «Народ и интеллигенция» (1908). И «будущая. Россия» для Блока в статье 1909 г. — «дитя Гоголя», дитя его мечты.

Тема труда художника — аскетического, самоотреченного, жертвенного, полярно далекого от «белой ночи» литературно-артистической лирики 1910-х годов — связана для Блока с опытом и образом Л. Н. Толстого (см. статью «Работай, работай, работай...», «Май жестокий с белыми ночами...»). С опытом Толстого связано отчасти и глубинное недоверие к цивилизации, к формам и нормам современного «городского», «интеллигентского» быта, преклонение перед «народом», несущим «глубокую русскую правду», неведомую «цивилизованным слоям» общества.

И на образе блоковского Петербурга, на лицах героинь его зрелой лирики — Незнакомки, Кармен, наконец, Катьки из «Двенадцати»,— лежит отсвет Достоевского. С его героями, с егр идеями связаны и блоковская концепция «народной души» — стихии, и души художника — такой же стихийной, как народная. Блоковская вера в мессианское предназначение России тесно связана с историко-философским наследием Достоевского. И наконец, в блоковском знаменитом «Доколе матери тужить? Доколе коршуну кружить?» (и во всей этой линии его лирики, связанной со «знанием о социальном неравенстве», так мощно сказавшемся в историко-поли-тическом выборе Блока в 1917г., в статье «Интеллигенция и революция», в поэме «Двенадцать») читателю слышится вечный вопрос Мити Карамазова: «Почемуэто стоят погорелые матери, почему бедны люди, почему бедно дитё, почему голая степь, почему они не обнимаются, не целуются, почему не поют песен радостных, почему они почернели так от черной беды, почему не кормят дитё?» (Кн. 9. Гл. VIII).

...Возможно, это почувствовал и Н. А,- Бердяев, когда в статье «Мутные лики» (1923), резко осуждая «неонародничество» Блока и Андрея Белого, их «зачарованность» революционной стихией, назвал обоих поэтов «русские мальчики». Мы помним: это формула Достоевского. Характеризует она в первую очередь Алешу Карамазова.

6. И в самой личности, в судьбе, в образе Блока, так тесно, кровно связанного с русской усадебной культурой XIX в., до предела, до края, до последнего, предсмертного цветения дошли лейтмотивы этой культуры: неизбывная вина «кающегося дворянства», преклонение перед народом как «пред Сфинксом с древнею загадкой», возвышенно-платоническое служение возлюбленной. Размышления о Блоке вновь и вновь приводят читателя к строке-формуле О. Э. Мандельштама: «Блок был человеком девятнадцатого века и знал, что дни его столетия сочтены».

1. Поэма написана в январе 1918г. Первая запись автора о ней сделана 8 января (н. ст.), 28 числа «Двенадцать» вчерне доработаны.

29 января Блок записывает: «Сегодня я — гений». Это— единственная во всей творческой судьбе поэта самохарактеристика такого рода.

2. 3 марта 1918 г. поэма была напечатана в левоэсеровской газете «Знамя труда». В апреле 1918г. поэма, вместе со статьей о ней критика Р. В. Иванова-Разумника «Испытание в грозе и буре», печатается в «левоэсеровском» журнале «Наш путь», затем выходит отдельной брошюрой в издательстве «Революционный социализм». В ноябре 1918г. поэма «Двенадцать» выходит в свет в издательстве «Алконост» (издательстве «внепартийном», основанном вчерашним гимназистом С. М. Алянским не без помощи Блока). В алконостовском издании поэму сопровождает великолепная графика молодого художника Ю. П. Анненкова, высоко оцененная самим Блоком.

3. Сам Блок вслух не читал «Двенадцать» никогда. Однако в 1918 — 1920 гг. на петроградских литературных вечерах поэму не раз читала Л. Д. Блок, жена поэта, профессиональная актриса.

4. Появление поэмы вызвало бурю разноречивых толкований. Ее решительно и окончательно не приняли многие современники Блока, в том числе бывшие близкие друзья, литературные соратники. В числе непримиримых противников «Двенадцати» оказались 3. Н. Гиппиус, Д. С. Мережковский, Н. С. Гумилев, Вл. Пяст, И. А. Бунин, Ф. К. Сологуб, Вяч. Иванов. С восторгом приняли поэму Р. В. Иванов-Разумник, в ту эпоху очень близкий Блоку, Андрей Белый, В. Э. Мейерхольд, С. А. Есенин. Блоку был передан одобрительный отзыв А. В. Луначарского.

Самой сложной, тонкой, содержательной оказалась реакция тех, кто, не принимая «злободневный смысл» «Двенадцати», увидел блеск, глубину, трагизм, поэтическую новизну, высокую противоречивость поэмы. Так оценили «Двенадцать» А. М. Ремизов, М. А. Волошин, С. Н. Булгаков, Н. А. Бердяев, П. Б. Струве, Г. В. Адамович, М. А. Кузмин, О. Э. Мандельштам и многие другие.

5. Отношение самого Блока к поэме в последние годы жизни (1920 — 1921) было, по многочисленным свидетельствам, чрезвычайно сложным. В апреле 1920 г. написана «Записка о «Двенадцати»: «В январе 1918 года я в последний раз отдался стихии не менее слепо, чем в январе 1907 или в марте 1914. Оттого я и не отрекаюсь от написанного тогда, что оно было писано в согласии со стихией: например, во время и после окончания «Двенадцати» я несколько дней ощущал физически, слухом, большой шум вокруг — шум слитный (вероятно, шум от крушения старого мира). Поэтому те, кто видит в «Двенадцати» политические стихи, или очень слепы к искусству, или сидят по уши в политической грязи, или одержимы большой злобой, — будь они враги или друзья моей поэмы». (Упоминая «январь 1907» и «март 1914», Блок сопоставляет поэму с циклами «Снежная Маска» и «Кармей», хотя речь менее всего идет о формальном, «литературоведческом» сопоставлении.)

6. Блок писал в дневнике о глубинной, принципиальной (добавим — чрезвычайно плодотворной эстетически) противоречивости собственного мироощущения, способности «жить в вечном разногласии с собой». Его сознание вечно раздвоено между «миром» и «стихией», убеждением в том, что «путь к подвигу, которого требует наше служение, есть — прежде всего — ученичество, самоуглубление, пристальность взгляда и духовная диета» (1910), и убеждением в том, что «русские художники... как и народная душа, их вспоиршая, никогда не отличались расчетливостью, умеренностью, аккуратностью: «все, все, что гибелью грозит», таило для них «неизъяснимы наслажденья» (Пушкин)... Для них, как для народа, в его самых глубоких мечтах, было все или ничего» (1918, «Интеллигенция и революция»). Приближение к «первому тезису», к «апологии долга» воплощалось в стихах из раздела «Родина» (1907 — 1916), в «Итальянских стихах» (1909). Высшим художественным достижением, связанным с «апологией стихии», стала поэма «Двенадцать».

К синтезу этих начал Блок приблизится лишь в предсмертной, «пушкинской», «Речи о назначении поэта».

7. Литературные и «историко-бытовые» предпосылки «Двенадцати» чрезвычайно сложны и многообразны. Замечательная параллель между «Двенадцатью» и циклом «Снежная Маска» проведена в статье М. А. Волошина. Через полстолетия исследователи заметят в сюжете поэмы сходство с сюжетом пьесы «Балаганчик»: классический треугольник Арлекин — Коломбина — Пьеро повторится в «треугольнике» Ванька — Катька — Петруха, вновь из «извозчичьих саней» выпадет в снег неживая невеста, черные бушлаты красногвардейского патруля заменят черные сюртуки мистиков... Ю. М. Отман в статье «Блок и народная культура города» увидит в поэме «целый парад народной праздничной театральности», в котором сплавлены воедино лубок, плакат, частушка, городской романс, раешный стих, балаганное действо... Это чувствовали и современники: «монументальной драматической частушкой» назвал «Двенадцать» О. Э. Мандельштам. Б. К. Зайцев, решительно не сочувствовавший идеям поэмы, писал: «Двенадцать» — другой мир, уже клубившийся вокруг нас — шинелей, и винтовок, и махорки, и мешочников, и крови. Ну что же, взять его, не побояться, дать грозную его поэзию, возвести к высшему, разрешить... чем не задача?»

«Культурная память», «фольклорная память» поэмы огромны. Блок оставил краткую запись о близости «пса безродного» к образу черного пуделя Мефистофеля в первой части «Фауста». (Но тогда, быть может, и «буржуй», «безмолвный, как вопрос» — последний образ «Фауста», «фаустовского человека», художника Возрождения и Нового времени — перед картиной гибели его мира? Образ предельно гротескный — но гротеск Блока в «Двенадцати» и достигает предела...)

8. Дневниковые записи поэта 1917г., запись от 6 января 1919 г. многое проясняют в замысле поэмы. Так же, как и тесно связанные с «Двенадцатью» статья «Интеллигенция и революция» и стихотворение «Скифы» (эти три произведения иногда называют «январской трилогией» Блока). Не в защиту, не в прославление «партии переворота» — но в защиту «народной души», оболганной и униженной (с точки зрения Блока), взметнувшейся мятежом, максималистским «все или ничего», стоящей на краю гибели, жестокой кары — написана поэма. Блок видит и знает происходящее, обстрел Кремля, погромы, ужас самосудов, поджоги усадеб, разгон Учредительного собрания, убийство в больнице министров Временного правительства А. И. Шингарева и Ф. Ф.'Кокошкина (по свидетельству А. М. Ремизова, известие об этом убийстве стало толчком к началу работы над поэмой). Блок в эти «безбытные» полуапокалиптические недели января 1918 г. считает высшим долгом русского художника, «кающегося дворянина», народолюбца отдать народу, принести в жертву воле «народной души» даже последнее свое достояние — меру и систему этических ценностей.

Этой жертвенностью, сознанием своей силы, безмерной, нерассуждающей жалостью продиктована поэма. Волошин назовет ее «милосердной представительницей за душу русской разиновщины».

«Слабость и красной гвардии; дети в железном веке...» — запишет Блок в марте 1918 г. Каждый из вас осмыслит и откомментирует эту запись, исходя из собственных убеждений, личного осмысления исторического опыта России.

9. До сих пор не нашло (и вряд ли когда-либо найдет) однозначное истолкование «совпадение» числа красногвардейцев в составе патруля с числом апостолов. И — последние строки поэмы.

М. А. Волошин в статье предполагал, что не Христос «возглавляет» красногвардейцев, а они Его «конвоируют». С. Н. Булгаков предполагал, что в «стихии», во вьюге «русского бунта — бессмысленного и беспощадного» (А. С. Пушкин) Блоку под видом Христа явился антихрист. Писали о прямом кощунстве. Продолжали и развивали тему (в апреле 1918 г. Андрей Белый пишет поэму «Христос воскрес», в которой сделана попытка истолковать русскую революцию как мистерию Воскресения). Указывали: с красногвардейцами идет не евангельский Иисус Христос, а «Исус» русских староверов, сектантов, «Исус» народной веры... «Разве я «восхвалял»?.. Я только констатировал факт: если вглядеться в столбы метели на этом пути, то увидишь «Исуса Христа», — в марте 1918 г. записывал Блок. Толкование здесь у каждого свое, «истину в последней инстанции» установить, вероятно, немыслимо.

Примечательным кажется мнение: образ Христа (к которому у Блока романтика отношение было чрезвычайно сложное) возникает в лирике Блока, как правило, в тесной связи с образом гибнущего и воскресшего зерна из евангельской притчи (см.: Евангелие от Иоанна. Гл. XII. Ст. 24). Быть может, Блоку, воспринявшему зимою 1918 г. революцию как событие космическое, истинное преображение мира, земли, неба, человека, Россия кажется именно «зерном» евангельской притчи?

10. Особую роль играет в поэме Катька. В критике современной Блоку не раз выстраивали цепочку «преемственности» «лирических» героинь Блока: Прекрасная Дама — Незнакомка — Россия. (Иногда к этим построениям добавлялась и Катька— «современная Россия».) Блок к этим параллелям всегда относился иронически.

Тем не менее жертвой революции в поэме становится именно Катька. Образ ее в «Двенадцати» — самый целостный, самый теплый, самый человечный: она выделена из темных теней «народной стихии», из целостного, как хор античной трагедии, «патруля» «Двенадца» ти» — как девочка на картине Рембрандта «Ночной дозор». Андрей Белый вскоре после смерти Блока писал: «...И вот при таком реализме поэт как бы говорит: — И в тебе, Катька, сидит Прекрасная Дама... И если Катька не спасется — никакой «Прекрасной Дамы» нет и не должно быть».

11. В целом же поэма, написанная менее чем за месяц, на высшем взлете, на. пределе творческих сил, остается сгустком музыки, памятником эпохи (кратчайшей и единственной в своем роде — первых недель революции 1917г.). Из нее вряд ли возможно извлечь представление о русской революции, о «творческой эволюции», о «гражданских взглядах» поэта. Идеи и истины «Двенадцати» — другого уровня и другой природы.

«Сейчас ее используют как произведение большевистское, с таким же успехом ее можно использовать как памфлет против большевизма, исказив и подчеркнув другие ее стороны. Но ее художественная ценность, к счастью, стоит по ту сторону этих временных колебаний политической биржи», — писал.о поэме «Двенадцать» М. А. Волошин.

Блок А. А. Собр. соч.: В 8 т./ Под общ. ред. В. Н. Орлова и др. М.; Л., 1960—1963. Т. I— VIII.

Блок А. А. Записные книжки. 1901 — 1920/ Под общ. ред. В. Н. Орлова, А. А. Суркова, К. И. Чуковского. М., 1965.

Блок А. А. Собр. соч.: В 6 т./ Под ред. С. А. Небольсина. М., 1971. Т. 1—6.

Блок А. А. Собр. соч.: В 6 т./ Под общ. ред. М. А. Дудина. Л., 1980. Т. 1—6.

Блок А. А/ Стихотворения: В 3 кн./ Под общ. ред. Ю. К. Герасимова. СПб., 1994. Кн. 1—3.

Блок Л. А. Собр. соч.: В 12 т./ Под общ. ред. С. С. Лесневского. М., 1995.

Блок А. А. Письма к жене. М., 1978. Лит. наследство. Т. 89.

Александр Блок. Новые материалы и,исследования. М.: Наука, 1980—1993. Лит. наследство. Т. 92. Кн. 1—5.

Русские советские писатели. Поэты. Биобиблиографический указатель. Т. 3. Ч. 2. А. А. Блок. М., 1980.

Минц 3. Г. Блок А. А.// Русские писатели. 1800 — 1917. Биогр. словарь. М., 1989. Т. 1. С. 277—283. (См. библиографию к статье.)

Александр Блок в воспоминаниях современников. М., 1980. Т. 1—2.

Алянский С. М. Встречи с Александром Блоком. М., 1969.

Анненков Ю, П. Дневник моих встреч. Цикл трагедий. Л., 1991. Т. 1—2.

Бекетова М. А. Воспоминания об Александре Блоке. М., 1990.

Белый А, Начало века/ Подг. текста, комм. А. В. Лаврова. М., 1990.

Белый А. Между двух революций/ Подг. текста, комм. А. В. Лаврова. М., 1990.

Воспоминания о серебряном веке/ Сост. В. Крейд. М., 1993. (См.: Зинаида Гиппиус «Мой лунный друг. О Блоке»; Константин Бальмонт «Три встречи с Блоком»; Борис Зайцев «Побежденный»; Юрий Анненков «Александр Блок»; Георгий Адамович «Андрей Белый и его воспоминания»; Мстислав Добужинский «Встречи с писателями и поэтами ».)

Ремизов А. М. К Звездам — памяти А. А. Блока// Ремизов А. М. Взвихренная Русь! М., 1990. С. 351—366.

Ходасевич В. Ф. Гумилев и Блок// Ходасевич В. Ф. Некрополь. М., 1991. С. 82—97.

Бердяев Н. А. Мутные лики. «Воспоминания об А. А. Блоке» А. Белого// Эпопея. 1922. №1—2// Бердяев Н. А. О русских классиках. М., 1993, С. 317—324.

Брюсов В. Я. Александр Блок. Собр. стихотворений — Кн. первая. Александр Блок. Ночные часы// Брюсов В. Я. Среди стихов. 1894 — 1924. Манифесты. Статьи. Рецензии / Сост. Н. А. Богомолов, Н. В. Котрелев, М., 1990. С. 359—362.

Брюсов В. Я. Александр Блок// Там же. С. 464—475.

Белый Андрей. Настоящее и будущее русской литературы// Белый Андрей. Критика. Эстетика. Теория символизма. М., 1994. Т. 1. С. 277—301.

Белый А. Апокалипсис в русской поэзии// Там же. Т. 1. С. 375—390.

Белый А. Блок// Там же. Т. 2. С. 412—420.

Белый А. Речь памяти Александра Блока// Там же. Т. 2. С. 470—499.

Гумилев Н. С. Письма о русской поэзии// Гумилев Н. С. Соч.: В 3 т. М., 1991. Т. 3. С. 91— 93, 109—111.

Гиппиус 3. Н. Литературные заметки. Стихи о Прекрасной Даме// Блок А. А. Собр. соч.: В 12 т. М., 1995. Т. 1. С. 332—338.

Мандельштам О. Э. Барсучья нора (А. Блок: 7 августа 1921 г. — 7 августа 1922 г.)// Мандельштам О. Э. Собр. соч.: В 4 т. М., 1991. Т. 2. С. 271—274.

Роднянская И. Б. Трагическая Муза Блока// Роднянская И. Б. Художник в поисках истины. М., 1989. С. 280—310.

Эйхенбаум Б. М. Судьба Блока// Эйхенбаум Б. М. О литературе. Работы разных лет. М., 1987. С. 353—365.

Авраменко А. П. А. Блок и русские поэты XIX века. М., 1990.

Гинзбург Л. Я. О лирике. Л., 1974. С. 254—310,

Гаспаров М. Л. Очерк истории русского стиха. М., 1984. С. 206—257.

Громов П. П. А. Блок, его предшественники и современники. Л., 1986.

Долгополое Л. K. Поэма Александра Блока «Двенадцать». Л., 1979.

Долгополое Л. К. Александр Блок. Личность и творчество. Л., 1978.

Жирмунский В. М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л., 1977. (См.: «Преодолевшие символизм»; «О поэзии классической и романтической»; «Поэтика Александра Блока»; «Драма Александра Блока «Роза и Крест», «Литературные источники»;- «Анна Ахматова и Александр Блок».)

Лесневский С. С. Путь, открытый взорам: Московская земля в жизни Александра Блока. Биографическая хроника. М., 1980.

Лотман Ю. М. Блок и народная культура города// Наследие Блока и актуальные проблемы поэтики: Блоковский сборник IV. Уч. зап. Тартуского ун-та. Вып. 535. Тарту, 1981. С. 7—26.

Максимов Д. Е. Поэзия и проза Александра Блока. Л., 1981.

Минц 3. Г. Александр Блок// История русской литературы: В 4 т. Л., 1983. С. 520—548.

Орлов В. Н. Гамаюн: Жизнь Александра Блока. Л., 1980.

Смола О. П. «Черный вечер. Белый ^снег...». Творческая история и судьба поэмы Александра Блока «Двенадцать». М., 1993.

Блок и музыка: Сб. статей. М.; Л., 1972.

Гордин А. М., Гордин М. А. Александр Блок и русские художники. Л., 1986. .

Блок и музыка. Хроника. Нотография. Библиография/ Сост. Т. Хопрова и М. А. Дунаевский. Л., 1980.

Родина Т. М. Александр Блок и русский театр начала XX века. М., 1972.

Новикова Т. Л. Изобразительное искусство в раннем творчестве А. Блока. М., 1993.

Федоров А. Театр А. Блока и драматургия его времени. Л., 1972.

Александр Блок в портретах, иллюстрациях и документах: Пособие для учителя. Сост. А. М. Гордин; Под ред. В. Н. Орлова. Л., 1972.

Блоковский вечер в школе/ Сост. 3. Новлянская, В. Климовский. М., 1980. (См. литературную композицию В. Климовского «Двенадцать» на основе текста поэмы, писем, дневников и прозы Блока 1918 г.)

Иванова Е. В. Об эволюции Блока после Октября и поэме «Двенадцать»// Литература в школе. 1993. № 3.