1873 (23 января ет, ст.) Рождение М. М. Пришвина в имении Хрущеве Елецкого уезда Ордовской губернии, принадлежавшем его родителям: Михаилу Дмитриевичу и Марии Ивановне (урожд. Игнатовой); оба — купеческого звания. 1880 Смерть отца.

1882 Окончил сельскую школу.

1883 Поступил в первый класс Елецкой классической гимназии.

1884 Остался на второй год в 1-м классе, побег в «Америку» на лодке с товарищами . « В душе отчаянье, что Америки нет» (дневник 1918 г.).

1888 Исключен из 4-го класса гимназии за дерзость учителю В. В. Розанову. «Побег в Америку, исключение из гимназии — два крупнейших события моего детства, определяющие многое в будущем» (дневник 1918г.).

1889 Переезд М. М. Пришвина в Тюмень к дяде И. И. Игнатову, крупному сибирскому промышленнику.

1892 Окончил шесть классов Тюменского реального училища.

1893 Уезжает один в Елабугу, где сдает экстерном экзамены за 7-й класс. Осенью поступает в Рижский политехникум (химико-агрономическое отделение).

1894 Поездка на Кавказ в Гори для работ на виноградниках.

1896 Работа в марксистских кружках.

1897 Арест за революционную деятельность и одиночное заключение в Митавской тюрьме.

1898—1900 Высылка на родину, в Елец.

1900 Поездка за границу. Германия. Поступление в Лейпцигский университет. Летние семестры в Иенском университете. Увлечение музыкой Р. Вагнера.

1902 Окончил философский факультет. Поездка в Париж. Встреча с В. П. Измалковой, имевшая определяющее влияние на жизнь и творчество писателя. Возвращение в Россию: Хрущеве, Петербург, Москва. Работает агрономом на хуторе графа Бобринского в Богородицком уезде Тульской губернии.

1903 Работает агрономом в Клинском уездном земстве Московской губернии. Встреча с Е. П. Смогалевой и начало семейной жизни с нею и пасынком Яковом (погиб во время Гражданской войны в рядах Красной Армии).

1904 Работает в вегетационной лаборатории профессора Д. Н. Прянишникова в Петровской сельскохозяйственной академии. Переезд в Петербург. Работает секретарем у крупного петербургского чиновника В. И. Филипьева. Первый (не напечатан) рассказ «Домик в тумане».

1905 Работает агрономом в г. Луге на опытной станции «Заполье» и одновременно в журнале «Опытная агрономия». Составляет сельскохозяйственные книги: «Картофель в полевой и огородной культуре» и др. Увольнение с опытной станции. Начало работы корреспондентом в газетах «Русские ведомости», «Речь», «Утро России», «День» и др., продолжавшейся вплоть до Октябрьской революции.

1906 Петербург, Малая Охта. Рождение сына Льва. Знакомство с этнографом Н. Е. Ончуковым. Поездка в Олонецкую губернию за этнографическими материалами. Первый напечатанный рассказ «Сашок» (в журнале «Родник»). Работа над книгой «В краю непуганых птиц» (издана в 1907г., Петербург, изд-во Девриена).

1907 Поездки в Карелию и Норвегию. Зимой работа над книгой «За волшебным колобком» (издана в 1908 г., Петербург, изд-во Девриена).

1908 Весна в Хрущеве. Поездка в Керженские леса Нижегородской губернии, на Светлое озеро. Лето в деревне Шершнево Смоленской губернии. Зима в Петербурге, работа над книгой «У стен града невидимого». Знакомство с петербургскими писателями (А. А. Блоком, А. Н. Толстым и др.).

1909 Весна в Хрущеве. Лето в Петербурге. Поездка в степи за Иртышом. Написаны «Адам и Ева» и «Черный араб». Рождение сына Петра.

1910 За книгу «В краю непуганых птиц» избран действительным членом императорского Географического общества. Весна в Хрущеве. Лето в Брянских лесах. Пожар, описанный в рассказе «Мои тетрадки». Петербург. Золотоношская улица. Работа над рассказами «Крутоярский зверь», «Птичье кладбище» и др.

1911 Начало переписки с М. Горьким. Жизнь в Новгородской губернии (деревни Лаптеве, Мшага, Песочки) до 1915 г. Охота в новгородских лесах. В Петербурге жизнь наездами, на Ропшинской ул. Сочинения в трех томах в издательстве «Знание» (последний том вышел в 1914 г.).

1913 Сборник «Заворошка». Поездка в Крым. Написана повесть «Славны бубны ».

1914 Смерть матери.

1915—1916 Петроград, Елец, Хрущеве. Поездка на фронт в качестве санитара и военного корреспондента. Публикация корреспонденции с фронта в газетах.

1917 Петроград, Елец, Хрущево. В Петрограде работал секретарем в министерстве торговли. В Хрущёве наравне с крестьянами имел надел земли и единолично его обрабатывал. Окончательно уехал из Петрограда на родину в начале 1918 г.

1918—1919 Елец, работает организатором краеведческого дела, преподавателем русского языка в бывшей Елецкой гимназии (из которой был исключен в детстве), инструктором народного образования.

1920, Уехал с семьей из Ельца на родину

18 июня жены в деревню Следово Смоленской губернии. Работал в селе Алек-сино Дорогобужского района учителем и директором школы второй ступени. Организовал музей усадебного быта в бывшем имении Барышникова и принимал участие в организации музея в Дорогобуже. Работал на батищевской опытной станции Энгельгардта.

1922—1924 Переселяется с семьей в Талдомский район под Москву (деревни Дубровка и Костино). Работа над книгой «Башмаки». Начал о работы над автобиографическим романом «Кащеева цепь», охотничьими рассказами и новеллами о природе.

1925 Переезд в Переславль-Залесский, жизнь на «Ботике» (дворец Петра Великого). Краеведческая работа. Книга «Родники Берендея».

1926 Переезд в Загорск Московской обл. Продолжение работы над «Кащее-вой цепью». Начало работы над «Журавлиной родиной».

1927—1930 Публикация собрания сочинений в семи томах.

1931 Весна, поездка на Урал по командировке редакции журнала «Наши достижения».

Осень Поездка на Дальний Восток по командировке редакции газеты «Известия».

1932 Работа над книгой «Золотой рог» и повестью. «Жень-шейъ».

1933 Книга «Мой очерк» с предисловием М. Горького. Поездка на Север: Беломорский канал, Хибины, Соловки. По материалам этой поездки написаны очерки «Отцы и дети». В журнале «Красная новь» (1933. № 3) опубликована повесть «Корень жизни» («Жень-шень»).

1934 Поездка в Горький для изучения автомобильного дела. Работа над киносценарием «Хижина старого Лу-вена».

1935 Поездка в северные леса: Вологда — Архангельск и по реке Пинеге. . Очерки «Берендеева чаща». Сборник «Зверь-бурундук» для детей.

1936 Поездка в Кабарду по заданию редакции газеты «Известия». Работа по материалам поездки: повесть «Счастливая гора» (не окончена).

1937 Весенняя и летняя работы на тему об охране леса (под Загорском), нашедшие отражение в «Лесной капели».

1938 Поездка на автомашине («Дом на колесах») в Кострому на весенний разлив за материалами к роману «Осударева дорога». Работа над первой частью романа («Падун») и над книгой «Серая Сова».

1939 Награждение орденом «Знак Почета». Написаны «Неодетая весна» и цикл «Лисичкин хлеб».

1940 Женитьба на В. Д. Лебедевой. Лето в деревне Тяжино под Бронницами Московской области. Написаны «Фацелия», «Лесная капель» и цикл «Дедушкин валенок».

1941 Ранней весной поездка в Весьегон-ское военно-охотничье хозяйство по командировке редакции газеты «Красная звезда».

Весна — начало лета В деревне Старая Руза Московской области. В августе эвакуация из Москвы в деревню Усолье Ярославской области.

1942 Начало работы над третьей частью «Кащеевой цепи».

1943 Написаны «Рассказы о ленинградских детях». Награждение орденом Трудового Красного Знамени в связи с семидесятилетием со дня рождения. Возвращение из эвакуации в Москву.

1944 Закончена «Повесть нашего времени».

1945 Летом жизнь под Москвой в Пушкине, где написана «Кладовая солнца».

1946 Работа над «Осударевой дорогой». С марта жизнь в доме отдыха «Поречье» Звенигородского района Московской области. В мае покупка дома в деревне Дунино около «Поречья». Подготовка материалов к книге «Глаза земли» (издана посмертно).

1947 Закончен сценарий «Серый помещик».

1948 Сборник «Золотой луг». Сборник «Моя страна» с новыми авторскими текстами — предисловиями к разделам книги. Летняя поездка в деревни Хмельники и Новоселки Пе-реславского района Ярославской области, где произведены первые записи к «Корабельной чаще».

1950 Написан «Заполярный мед».

1952 Возобновлена начатая в 1942 г. работа над третьей частью «Кащеевой цепи»: «Мы с тобой» (не закончена).

1953 Сборник «Весна света» с новыми авторскими вступлениями к разделам книги и послесловием. Работа над незаконченной книгой «Искусство как образ поведения», частично включенной в последнюю редакцию «Кащеевой цепи».

1954, 16 января М. М. Пришвин скончался в Москве.

«Птичик, самый малый, сел на вершинный палец самой высокой ели, и, видно, он там — недаром сел, тоже славил зарю; клюв его маленький раскрывался, но песня не достигала земли, и по всему виду птички можно было понять: дело ее — славить, а не в том, чтобы песня достигала земли и славила птичку» («Фацелия»).

В Загорске, как всегда, отец вставал с восходом солнца, кипятил самовар, в маленькой комнате-передней пил чай. Потом часа два писал за круглым столом в большой комнате и, взяв с собой Ладу и фотоаппарат, шел в лес мимо прудов, за Черниговский скит.

Часов в 8—9 за чаем он обыкновенно читал то, что им написано утром. Редко делился записями из толстой тетради-дневника, совсем не читал заметок, сделанных в маленькой карманной книжке: там было сырье. Читал он обыкновенно первый вариант рассказа, зарисовки.

С самых ранних лет моей жизни я помню отца, сидящего за столом с пером в руке, со взглядом, устремленным в окно. Он писал каждый день. В 1918 году, когда не было надежды печататься, отец написал небольшую пьесу «Чертова ступа» о жизни елецкого базара. Писал он и в холодном Барышниковском дворце Смоленской губернии. После революции несколько лет не появлялось ни одной печатной строчки Пришвина, но писатель жил, он каждый день вел записи в тетради и там же, в Алек-

сине, написал повесть «Мирская чаша». Отец ее читал мне, и я всеми силами боролся, чтобы не уснуть, стараясь угадать, сколько страниц осталось до конца. Но сделать это было трудно, так как он имел привычку подкладывать страницу под страницу. С одинаковым результатом он мог бы читать чучелу медведя, стоящему в кабинете, но отцу нужен был какой-никакой, но человеческий глаз, и я добросовестно боролся со сном.

Теперь я понимаю, что отец и не ждал моего мнения, он пел, как тот птичик, дело которого — славить, а не в том, чтобы песня достигала земли.

Люди, знавшие Пришвина в молодости, говорили и писали, что он похож на цыгана (видимо, из-за его черных волос). Когда я встретила его, ничего цыганского в нем не оставалось. Это было привлекательное, открытое и очень русское лицо.

Спутники и свидетели жизни нашей быстро уходят. Фотографии остаются все такие разные... Вот почему хочу я описать, какой мне запомнилась наружность Михаила Михайловича при первой встрече.

У него был небольшой и правильный нос с тонкими ноздрями. Чистой, четкой формы рот. Рот несколько скрыт подстриженными усами. Небольшая борода. Скульптурный лоб, он переходит в открытый спереди высокий купол головы. Пришвин не знал, как это было выразительно, красиво. Есть у него в дневнике запись о том, как с годами ему «пришлось зачесывать волосы свои наперед, и кто-то открыл их однажды (то была писательница О. Форш. — В. П.) и сказал: «Зачем вы закрываете, у вас такой правильный лоб, превосходная лысина». И вот я мало-помалу примирился с лысиной».

На затылке и висках круто и крупно вились густые волосы, черные с обильной сединой. Во-лосЫ были от природы тонки и потому лежали легко и подвижно: они осеняли лицо. Светлый оттенок кожи (чистота ее как у ребенка, и так до последнего дня) в соединении с блеском седины в кудрях, их легкость — все это создавало впечатление полета, свечения. Голова жила и смотрелась как-то независимо от тела, она венчала его.

И вообще надо сказать, что чем старше становился Михаил Михайлович, тем одухотвореннее было его лицо. Так воспринимали не только художники, писавшие его, но и все мы, близкие друзья.

В связи с этим вспоминается собственное наблюдение Пришвина по поводу своей матери. Он как-то записал, что мать его «только к старости стала по-настоящему красивой, привлекавшей к себе людей».

Глаза у Михаила Михайловича были серо-зеленые, менявшиеся в окраске, вероятно, в зависимости от самочувствия. Их особенность — выражение .напряженной мысли и ее двойное устремление: и внутрь себя, и к собеседнику. Полная отданность внимания человеку, доверие и открытость и в то же время какая-то твердость в себе, даже неприступность: собеседник не должен был переступать через эту оберегаемую мысленную грань. Трудно передать мне это выражение словами... Видимо, это была победа над старческой естественной расслабленностью — над старением души. Мы это старение не заметили у Михаила Михайловича до его последнего часа. Что — мы! Об этом убедительней всего свидетельствует дневник писателя — сколько в нем силы и света!

Голос Пришвина был мягок, глуховат по тембру — баритональный тенор. В произношении Михаил Михайлович сохранил до старости родное елецкое смягченное «г». Речь его была речью человека не пишущего, а сказывающего, она не была связана никакими синтаксическими и грамматическими условностями и правилами. Она всецело подчинялась одному — музыкальному ритму. Поэтому в устных выступлениях Пришвин делал повторы, паузы, позволял себе иногда какие-то неопределенные междометия, вроде оханья или легкого помы-кивания, перемежал рассказ обращением к слушателям или выражением личного отношения к сказываемому — прямым обращением к себе.

Это было море мыслей и чувств, игра интонаций, оттенков, в котором рассказчик плыл вполне свободно, ни на кого и ни на что не оглядываясь.

В этой абсолютной свободе от книжных условностей и одновременно в строжайшей подчиненности музыкальному началу, и еще в ощущении родства с каждым слушающим его человеком (родства если не осуществленного, то заданного), — в этом всем был, видимо, секрет обаяния прийзвинского живого слова, как интимных бесед, так равно и выступлений с общественной трибуны.

Молодой писатель -Пришвин умел и любил описывать зримое, реально существующее. Это трудное уменье художественно описывать действительность свидетельствовало о реалистической основе пришвинского взгляда на мир. Оказалось, что в сказочном краю непуганых птиц «живут себе люди как люди», т.е. борются, страдают. Так была разоблачена одна из «сладостных» легенд о народе, исполненном особого староотческого благочестия. Разоблачение интеллигентских иллюзий является едва ли не самой существенной чертой всего предоктябрьского реалистического творчества Пришвина. О своем реализме он мог еще тогда сказать так: реалист — это не тот, кто из своего наблюдения выключает пережитки старины, — какой это реалист! Реалист — это тот, кто дело свое ведет в светлую сторону и только этот свой путь считает реальностью.

Пришвин умеет измерять и ценить человека не по дурному, а по хорошему в нем: каждый человек должен хоть раз в жизни почувствовать себя победителем стихии или каких-либо неблагоприятных условий существования.

Пришвин — выдающийся изобразитель животного царства. Но это только половина того, что он есть. Белинский писал: «Где кончается царство животных, там начинается царство человека». Самое близкое Пришвину животное — это человек, все остальное в мире существует рядом с ним. Не надо только ради «человека» принижать природу. В «Моем очерке» Пришвин говорит о «равноценности воссоздания той самой материи, в которой зарождается эта личность», то есть человек. И действительно, чувствуя себя хозяином в природе, писатель никогда не забывает, что сам он — от нее. Вульгарному толкованию идей господства над природой Пришвин противопоставляет идею равноценности. На такой основе и возможно настоящее разумное приспособление сил материи для нужд человека. В природе — Пришвин это хорошо знает — как бы находится вечный .неприкосновенный запас для узнавания, открытия. Догадка, творческий домысел является поэтому одной из самых характерных черт всего творчества Пришвина. Ему особенно дорого то, что добыто, узнано, преодолено, что явилось результатом охоты, желания. Пришвин — охотничий писатель не только по своей тематике, но и, главным образом, по волевой направленности своего мировоззрения.

Тысячи неуловимых деталей подмечает его острый глаз стрелка, в «Жень-шене» разговаривают ручей, бабочки, писатель слышит шелест мира, земли, и обо всем этом он рассказывает языком, предназначенным как бы для близкого друга, но таких друзей-собеседников у него множество — все его читатели. Тут у Пришвина есть своя «тайна» — неподражаемое искусство сочетания слов, его поэтический непринужденно выразительный синтаксис, как будто писатель вовсе и не работает над слогом, а он сам ложится таким на бумагу. Интимность, непринужденность не составляют, однако, всего стиля Пришвина. Он — шире, богаче. В обычной «объективной», повествовательной манере писатель добивается подчас потрясающей выразительности, картинности, музыкальности.

Нам кажется, что писателю М. М. Пришвину недостает сатирической или хотя бы юмористической способности, как недостает ее и многим другим нашим лирикам, -эпикам, романистам и повествователям. Эта способность нужна не для того, чтобы превратить лириков, скажем, в сатириков. Эта способность нужна для «внутреннего употребления», для контроля своего творчества, для размышления о предмете со всех сторон, для того, чтобы не впасть в елейную сентиментальность, в самодовольство и благоговейное созерцательство, в нечаянное ханжество, в дурную прелесть наивности и просто в глупость.

Пришвин идет не из пуста, он продолжает традиции русской литературы. По тишине и растворению благодати Пришвин подхватывает голос С. Т. Аксакова (1791—1856) с его размывной в мире трепещущей жизнью, где не найдете ни косого взгляда, ни злого зуба, а есть только заботливая теплая любовь. По словарю Пришвин продолжает Б. Дриянского, автора «Записок мелкотравчатого» (1857), первого в русской литературе по богатству языка, а тема Дриянского общая с Пришвиным: земля, небо, звери и птицы. В своих очерках странника Пришвин ученик В. Г. Короленко (1853— 1921), то же внимание, бережность и чистота. А в своей памяти о первых годах жизни Пришвин идет с Гариным-Михайловским (1852— 1906), автором «Детства Темы». А то, что назовут пришвинским, — это его мир зверей: его олени, гуси, собаки, перепела, ежик, — тут Пришвин продолжает Решетникова (1841— 1871), открывшего человекообразных, Пилу и Сысойку, стоящих на грани «безгрешных» зверей, Решетников подслушал слово в бессловесном человеке, а Пришвин расслышал голос немого зверя. "

У ботаников есть термин — разнотравье. Он обычно относится к цветущим лугам. Разнотравье — это сплетение сотен разнообразных и веселых цветов, раскинувшихся сплошными озерами по поймам рек.

Прозу Пришвина можно с полным правом назвать разнотравьем русского языка. Слова у Пришвина цветут, сверкают. Они то шелестят, как травы, то бормочут, как родники, то пересвистываются, как птицы, то позванивают, как первый лед, то, наконец, ложатся в нашей памяти медлительным строем, подобно течению звезд.

Колдовство пришвинской прозы именно и объясняется его обширными познаниями.

Его обширные познания в области этнографии, фенологии, ботаники, зоологии, агрономии, метеорологии, истории, фольклора, орнитологии, географии, краеведения и других наук органически входят в его писательскую жизнь. Они не лежат мертвым грузом. Они живут в нем, непрерывно обогащаясь его опытом, его наблюдательностью, его счастливым свойством видеть научные явления в самом их поэтическом выражении, на малых и больших, но одинаково неожиданных примерах.

Пришвин пишет о человеке, как бы чуть прищурившись от своей проницательности. Его не интересует наносное. Его занимает та мечта, что живет в сердце каждого, будь он лесоруб, сапожник, охотник или знаменитый ученый.

Вытащить из человека наружу его сокровенную мечту — вот в чем задача. А сделать это трудно. Ничто человек так глубоко не прячет, как мечту. Может быть, потому, что она не выносит самого малого осмеяния, даже шутки, и, уж конечно, прикосновения равнодушных рук.

Общий исток жизни Пришвин сознавал не умозрительно, не только в теории, а с убедительностью врожденного чувства, принимая его за первичную основу человеческого знания о мире.

Он создает свою «домашнюю философию», последовательно излагая ее в дневниках и в художественных жанрах. Основа его творческого метода — мгновенная перекличка человека и природы, их взаимообусловленность, так что природный факт прямо свидетельствует о человеке, и наоборот: «Все было прекрасно на этой тяге, но вальдшнеп не прилетел. Я погрузился в свои воспоминания: сейчас вот вальдшнеп не прилетел, а в далеком прошлом — она не пришла»; «по жизни одной любимой березки поймешь жизнь всей весны и всего человека в его первой любви, определившей всю его жизнь»; «ночью мысль какая-то неясная была в Душе, я вышел на воздух и мысль свою в реке увидал».

Неотвязная, настойчивая прямая ассоциативность в работах Пришвина направлена к подтверждению его философии. Он наглядно, путем образной перестановки, пытается заново восстановить,это утраченное литературой естественное и в высшей степени плодотворное чувство. Он создает в своих произведениях единый поток живого, настойчиво материализуя свои мысли.

Пришвину не близко отстраненное, подчеркнуто объективированное изображение, в его пейзажах природа застигнута на пути к человеку, на грани взаимоперехода, и человеку Пришвин вменяет душевную потребность «глядеться в зеркало своей природы», потому что «чувство природы есть чувство жизни личной, отражаемое в природе: природа — это я».

Общение человека с природой — момент знаменательный для обеих сторон. Природа, «место встречи с творчеством,самой жизни и всего вашего поведения», вызывает ответное движение в душе человека с непреложностью естественного закона. Соприкасаясь с землей, человек освобождается от суеты, от эгоистического практицизма. Открывая в себе творческие возможности, получает чуткий ориентир истины для своих дел и поступков. <...>

Все творчество Пришвина охвачено поиском художественного выражения «соответствия души своей с природой» и последовательным выведением «всей этой лесной жизни на человеческий путь». Разумеется, это полярно противоположно той принятой в пейзажной беллетристике инсценировке природы сообщением ей человеческих чувств, побуждений, действий. Это все та же «страстно-благоговейная связь» с природой, одушевление ее родственным вниманием, различение в ней живого существа, каким она и является испокон веков. И, как результат художественного исследования, — естественный круговорот всего живого на основе общего родства, когда ^как продолжение чувства природы являются люди». Такова эволюция при-швинского интимного пейзажа («Сила родственного внимания». 1973).

Пришвин связан не только с классическими традициями нашей прозы о русской природе, не только с Аксаковым и «Записками охотника» Тургенева, но и с поэзией Лермонтова и Тютчева. Если в стихотворениях Лермонтова «Парус», «Утес», «Тучи» центральный образ соотнесен с душой самого поэта, с подразумеваемым «так и во мне», то в каждой лирической главке Пришвина, особенно в циклах «Фацелия» или «Лесная капель», это соотношение образа из мира природы с душевным переживанием автора подчеркнуто почти всегда. Вот хотя бы миниатюра «У ручья» из цикла «Фацелия».

Из этого постоянного пристального внимания к мельчайшим личным проявлениям жизни природы вытекает очень важный для писателя творческий принцип. Именно потому, что ни одно существо не похоже на другое и ничто в мире не повторяется — ни одно утро, ни один день, ни один год, ни одна весна — Пришвин считает своим писательским долгом беспрестанно возвращаться к одному и тому же материалу, каждый раз освещая его по-новому. Так, раздел «Времена года» мы встречаем в трех книгах Пришвина разных периодов его творчества. Впервые «Времена года» появляются в цикле «Календарь природы» (1925—1926), затем в «Лесной капели» (1940) и, наконец, в посмертно изданной дневниковой книге «Глаза земли». А любимому своему времени года Пришвин посвящает еще и отдельную книгу «Неодетая весна» (1940).

Но как бы ни менялся Пришвин на протяжении всего своего творчества, неизменно и характерно основное для него — жизнеутверждающая, неиссякаемая радость бытия. Мера таланта для Пришвина — это способность передать красоту и радость жизни.

Пришвин неоднократно говорит о том жизнеутверждающем и творческом начале, которое находит в мире природы, о том, как обогащает, очищает и укрепляет человека прикосновение к земле. Неудивительно, что Пришвину так близок миф об Антее. Соприкосновение с природой; с землей для него освобождение от всего узколичного, мелочного. Оно помогает подлинному раскрытию творческих сил для общего дела.

Вот почему возрождение душевных и творческих сил человека на целительной и цельной почве природы — главная мысль и любимая тема всех книг Пришвина. Вот почему и реализм он понимает как раскрытие постоянного движения к лучшему... («Календарь души». 1973).

Сейчас говорят о «времени Пришвина», которое наконец наступило. Отошла в прошлое долго державшаяся оценка Пришвина как писателя-географа, «певца природы», сужавшая и искажавшая смысл его творчества. Пришвин «вырастал» по мере все более тонкого читательского опознания в его «образе природы» образа глубокой мысли и направляющей нравственной воли писателя. Это обнаружившееся проникновение пришвинского творчества во многие корневые вопросы существования человека рождалось не только из его многообразного жизненного опыта, его таланта особого всматривания в окружающее — всегда признававшихся за ним, — но и из его глубокой причастности к научной и философской мысли прошлого и настоящего.

...насколько нам известно, Пришвин не знал самого понятия «ноосферы» (творимой человеком «сферы разума»), появившегося в узкой научной печати у Вернадского лишь в конце 40-х годов. Однако с основополагающим трудом знаменитого геохимика «Биосфера» он знакомится вскоре после его выхода в свет в конце 20-х годов. И не просто знакомится, а читает его с таким увлечением, «как в детстве авантюрный роман», обнаруживая в «эмпирическом обобщении» ученого свои собственные прозрения, еще более утверждаясь в чувстве особого «планетного времени», в соприкосновении с которым и рождается его творчество, v

Однако теории Вернадского были для Пришвина одним из этапов опознания в научной мысли близкого себе явления. У истоков планетарно-космической мысли XX века лежит и философское творчество Н. Ф. Федорова. Переписка Горького с Пришвиным 20-х годов свидетельствует о прямом знаний этого творчества Пришвиным. В письме от 17 октября 1926 года Горький отмечает, что пришвинское высказывание из книги «Башмаки» о женщине заставило его вспомнить о Федорове. Тут же Горький выражает и свое отношение к нему: «Интереснейший старик. Мне у него ценна и близка проповедь «активного» отношения к жизни». Из ответа Пришвина от конца октября того же года узнаем, что он «Федоровым... увлекался», но позднее некоторые черты аскетического облика Федорова, почерпнутые им, — заметим кстати, — из недобросовестных, не соответствующих истине рассказов, привели его к некоторому «охлаждению». Вместе с тем, пишет Пришвин, до сих пор «переживаю в себе его идею воскрешения отцов. Я знаю мысль его и о женщине и до сих пор ею волнуюсь. Я подсунул ее (бессознательно) в «Башмаках».

Такой будущий «царь природы» у Пришвина имеет еще одно название «Всечеловек» (или «Весьчеловек»), В нем больше выражен идеальный, конечный результат развития человека, и не просто человека, а коллективного сборного существа всего человечества. «Чувство мирового единства человека» («Генезис и логика»)— то основное чувство, которое — понимает Пришвин — надо взращивать и без которого «общее дело» невозможно. У Федорова оно называется «родственность», а «вопрос о восстановлении родства» был первым собственно авторским названием его учения; исследование же причин неродственности и поиски средств к ее преодолению должны были стать, по мысли Федорова, основной задачей всех научных и нравственных усилий людей («всенаучный музей»).

Одна из самых личных тем пришвинского раздумья — тема искусства — вырастает из его общефилософских убеждений. Тонко развиваемые им интуиции смысла искусства также близки к федоровскому видению. «Настоящее искусство диктуется внутренним глубоким поведением, и это поведение состоит в устремленности человека к бессмертию» («Полет в бессмертие»). Искусство вырастает из потребности воскресить бывшее, остановить, «обессмертить» мгновение утекающей в смерть жизни. «Наибольшая тайна в творчестве— это самовоскрешение в завершенности формы» («Незабудки»).

Дневники Пришвина — яркое свидетельство того, как он постоянно тренировал в .себе способность переключения всех своих душевных движений «от разрушительного на созидательное», способность видеть в событиях и людях прежде всего их благую сторону, тем самым укрепляя в себе и окружающих начатки добра. Недаром А. А. Ухтомский, выдающийся физиолог, автор учения о доминанте как главном принципе психической деятельности человека, образующей стереотипы его поведения и отношения к'миру, нашел в Пришвине «неожиданного единомышленника» , который поразил его еще в 20-х годах «совпадением» со своими «самыми затаенными мыслями». «Совпадение» это заключалось в растворении всего своего и в сосредоточении всего своего на другом (на встречной реальности, встречном человеке)». В самовоспитании человека на новую психологическую установку по отношению к другому человеку как «живому лицу», «никогда не повторимому, никем не заменимому», в переключении безразличной или агрессивной доминанты на любовную Ухтомский видел начало «коперниканско-го» переворота в человеческом поведении, ведущего к постепенному нравственному возрастанию общества. И когда Ухтомский, как ученый, пишет о необходимости «рекомендовать опыты Пришвина на этом пути», то ясно, что он видит в них проявление практических результатов огромной нравственной работы. «Дурное заранее видит в других дурное и этим самым провоцирует в них в самом деле дурное, роняет их до себя; так мы заражаем друг друга дурным и преграждаем сами себе дорогу к тому, чтобы вырасти до того прекрасного, что в действительности может скрываться в другом. Заражение дурным идет само собою очень легко. Заражение хорошим возможно лишь трудом и работой над собой, когда мы активно не даем себе- видеть в других дурное и обращаем внимание только на хорошее».

Федоров не раз повторял, что «истина только путь к благу» (к правде): то, что есть, совершенное познание бытия — путь к тому, что должно быть, К должному бытию, преображению данного по законам высшего идеала, доступного человеку. Искусство, берущее сврим ориентиром правду в таком ее понимании, служит задаче опознания высшего идеала и подготовки к его воплощению в реальность. Поэтому Пришвин, определяя, с одной стороны, реализм как «путь к правде: искусство на пути к правде», а с другой — усматривая в русской литературе прежде всего ее нравственную, идеально должную направленность «к осуществлению правды», приходит к такому «уравнению»: «Реализм— это, вернее всего, русская школа, тождественная с общим устремлением нашей морали в ее движении к правде» («Незабудки»)... (Волга. 1980. № 3).

1. Философия природы в творчестве М. М. Пришвина.

2. Роль пейзажа в произведениях М. М. Пришвина.

3. Образ рассказчика в произведениях М, М. Пришвина.

4. Язык и стиль в произведениях М. М. Пришвина.

5. Система поэтических символов в произведениях М. М. Пришвина.

6. «Свет» и «вода» в произведениях М. М. Пришвина.

7. Образы животных в произведениях М. М. Пришвина.

8. Дети у М. М. Пришвина (на материале «Кладовой солнца»).

9. М. М. Пришвин и традиция русского охотничьего рассказа.

10. Поиск истины в произведениях М. М. Пришвина.

11. Лиризм М. М. Пришвина.

12. «Природный человек» в произведениях М. М. Пришвина.

13. Поэзия странствий в произведениях М. М. Пришвина.

14. Детские рассказы М. М. Пришвина.

15. «Дневники» М. М. Пришвина.

16. «Воспитательный» роман М. М. Пришвина («Кащеева цепь», «Осударева дорога»).

17. Тема дома в творчестве М. М. Пришвина.

18. Искусство как поведение. М. М. Пришвин о литературном труде.

19. «Разум» и «чувство» в мировоззрении М. М. Пришвина.

20. Олицетворение как прием в прозе М. М. Пришвина (на материале повести «Женьшень»).

21. Тема родины в творчестве М. М. Пришвина.

1. Особенности сказки как фольклорного жанра, особенности литературной сказки.

Для Пришвина сказка — органическая форма искания правды, она важна именно своей обобщенностью, возможностью идеализации действительности, выявлением ее всеобщих свойств. Важным было для писателя и приобщение через нее к поэтическому и историческому опыту народа, в мифологической форме осмысливающему явления природы, связь ее сюжетов с этнографическими корнями, а значит, более глубокое художественное постижение реальности. Пришвин хотел создавать такие произведения, которые бы соединяли «своей легендой приходящие и уходящие поколения, старого и малого... Я хочу создать сказку без Ивана-Царевича и Бабы Яги и сделаться современным сказителем».

2. Художественное своеобразие сказки у Пришвина. Документальная основа сказки. Сцепление поэтических символов. Путешествие как чудо соприкосновения с природой. Сказочное преображение реальности: в повести «Жень-шень» ланка Хуа-лу — сказочная царевна, превращенная в олениху, а рассказчик — пришедший ее расколдовать принц. Пришвин одновременно с документальным создает поэтическое представление о реальности.

3. Позиция рассказчика (сказителя).

Радость познания, удивление необычайному, видение необычного в обыденном, соучастие в общем движении жизни, в ее постоянном обновлении и многообразии, чуткое проникновение в одушевленный и неодушевленный мир, «родственное внимание» ко всему, открывающие возможность слияния не только с природой, но и с миром в целом.

У природы рассказчик, взыскующий истины, ищет утешения в разладе с миром, извлекает нравственные уроки и делает философские выводы: «Теперь, когда много лет прошло и я все испытал, я думаю, что не горе дает нам понимание жизни всей во всем родстве, как я ее в ту ночь понимал, а все-таки радость: что горе, как плуг, только пласт поднимает и открывает возможности для новых жизненных сил».

Это важный момент в позиции рассказчика — его рефлексия, его философская дистанция. Он не перечеркивает сказку и чудо, но как бы оговаривает в то же время реальность своего восприятия — таков образ камня-сердца в повести «Жень-шень»: «После того я лег на камень и долго слушал; этот камень-сердце по-своему бился, и мало-помалу все вокруг через это сердце вступило со мною в связь, и все было мне как мое, как живое».

4. Природа у Пришвина.

Природа берется Пришвиным не только как живой самостоятельный мир, где человек гость, но и как нравственная лаборатория, где человек познает не только окружающее, но и себя самого в согласии с ним или в противостоянии ему, где природа становится учителем.

Природа живет по своим законам, которым причащается и человек, находя в ней утерянную гармонию. Но главное у Пришвина в образе природы — поэзия. Поэтическое отношение к ней проявляется не только в лиризме авторского повествования, но прежде всего в «родственном внимании», в стремлении понять этот мир изнутри, в его внутренней гармонии, доброте и красоте.

Красота.— одна из главных ценностей при-швинского художественного мира. Можно вспомнить удивительное изображение той же оленихи Хуа-лу в повести «Жень-шень»: «Рот ее был черный и для животного чрезвычайно маленький, зато уши необыкновенно большие, такие строгие, такие чуткие, и в одном была дырочка: светилось насквозь. Никаких других подробностей я не мог заметить, так захватили все мое внимание прекрасные черные блестящие глаза — не глаза, а совсем, как цветок...» — «утвержденная свыше нераздельность правды и красоты».

5. Борьба добра и зла.

Зло в художественном мире Пришвина — по образному выражению писателя, «Кащеева цепь». Зло— непросветленная чувством чудесного, чуждая поэзии обыденность, сковывающая человека, поглощающая его. Зло — неумение самого человека увидеть в этой каждодневной обыденности поэзию, найти в ней простой человеческий смысл, связующий с другими людьми, с природой и миром в целом.

6. Образы детей в произведениях Пришвина.

Главный носитель поэтических представлений — детское сознание. Детская мечта Ку-рымушки о бегстве в «Азию» — начало сотворения сказки. Сказка-быль «Кладовая солнца»: отношения заботы-участия между Митрашей и его сестрой Настей. Мальчик Зуек в «Осударе-вой дороге». Писатель испытывает своих героев одиночеством, несправедливостью, обидой, борьбой за существование, преодолением трудностей- и отъединенности. Дети-персонажи у Пришвина наделены поэтическим восприятием реальности и в то же время обладают практической сметкой, включены в общую жизнь села или коллектива. Важной чертой близких автору героев является Их способность творить сказку, в которой действуют окружающие их люди. Для Пришвина «ребенок есть движение, свобода, возможность, готовность, доверчивость».

1. Автобиографизм произведений Пришвина. Странничество как «природнение» к миру. Поиск писателем истинной меры в отношениях между человеком и природой. Родственность и противостояние — два полюса. Наблюдения писателя над природой. Весна света и воды. Образ водопада («Падун») как единого потока жизни. Образ мира Блудова болота в «Кладовой солнца»: он раскрывается через изображение автором жизни цветов, травы, леса, насекомых, птиц, животных и т. д., которые олицетворяются детским сознанием. Схватка мальчика Митраши с болотом и победа над ним — это не победа над природой, а торжество живой жизни.

2. Традиция в изображении охоты в русской литературе (С. Т. Аксаков, И. С. Тургенев и др.). Два принципа подхода к природе — познавательно-исследовательский и поэтически-художественный. Охота как способ общения с природой у Аксакова и Пришвина. Опыт охотника для Пришвина, уходящий корнями к истокам народного понимания природы, —. наиболее глубокое интуитивное знание, гармонизующее отношения человека и окружающего мира.

«Наша русская охота в руках наших писателей всегда была лишь в малой степени спортом, если сравнить ее с иностранными охотниками. Охота у нас в некоторых случаях, как у Пржевальского, была методом познания природы, а в массах охота — это любовь к природе или, точнее, всем доступная поэзия радости жизни».

3. Природоведческий смысл охотничьих рассказов Пришвина. Особенности сюжета: документальная достоверность, сюжет творится самой жизнью, но это и исследование, движение к открытию. Наблюдения автора и раскрытие неведомых свойств живой природы. Сопряжение жизненного факта с поэзией гармонических состояний, которыми одаривает рассказчика природа. Точность мысли и безыскусность словесной формы, живой разговорный язык.

4. Опыт «природного» человека. Этнографизм первых произведений Пришвина («В краю непу-ганых птиц», «За волшебным колобком»): научный интерес, документальность и поэтическое преображение. Трудовые процессы в изображении Пришвина. Образ Лувена в «Жень-шене» — образ человека в природе.

5. «Братья наши меньшие» в произведениях Пришвина. В «Охотничьих собаках» Пришвин обнаруживает глубокое проникновение в дущу животного, не только замечательную наблюдательность, но и великолепную художественную интуицию. Обучение охотничьей собаки — процесс постижения скрытых свойств природы, приближение к ее целостному восприятию.

Собака как символ союза человека и природы, прорастания одного мира в другой, самоотдачи и преданности. «Дело преображения природы человеком виднее всего по домашним животным, и особенно по собакам. И не прямо надо смотреть на собаку, а по собаке видеть, насколько же сам, изменяя природу собаки в лучшую сторону души человеческой, он изменил свою собственную природу».

Животные в рассказах Пришвина («Говорящий грач», «Еж» и др.) наделены своим «разумом», и общение с ними, поэтически изображенное, становится для автора способом расширения и углубления человеческого нравственного сознания. Доверие к природе — пафос многих пришвинских рассказов.

6. Неорганическая природа как форма живой жизни у Пришвина. Камень-сердце в повести «Жень-шень». Пришвин с помощью поэзии одухотворяет неживое, включает его в общий круг родственной жизни.

7. Искусство живописания природы. Созвучность природных ритмов жизни человеческой души. Художественное слово Пришвин понимает также через природные процессы, через тяготение всего живого к выражению, к пониманию, к родственному вниманию. Природа становится у Пришвина тем «углом писательского зрения», который позволяет охватить действительность в «космическом» масштабе,и таким образом по-новому взглянуть на жизнь людей и их взаимоотношения, на общественное устройство.

Среди персонажей русской литературы нередко встречаются животные. Широко известны такие произведения, как «Муму» И. Тургенева, «Булька» и «Холстомер» Л. Толстого, «Каштан-ка» А. Чехова, «Изумруд» А. Куприна, «Сны Чанга» И. Бунина, «Арктур-гончий пес» Ю. Казакова и др. Можно сказать, что в русской литературе сложилась достаточно прочная и богатая традиция изображения животных как части природы. И домашних животных — как части природы, наиболее приближенной к человеку, нередко оказывающейся втянутой в самый центр его житейских забот и проблем.

В этих персонажах отражается не только мир природы, которую пытается глубже постичь человек, но и внутренний мир самого человека, его радости и печали, его нравственный и духовный опыт. И предстают животные в литературных произведениях как существа, наделенные живой, откликающейся на человеческие переживания душой. .

Это трепетное, острое чувство всеобщей одушевленности, почти очеловеченности природы — одна из главных особенностей русской литературы. Живая душа «братьев наших меньших» — не просто красивая метафора, но одна из основополагающих черт миропонимания русской словесности.

Но это и, безусловно, возможность взглянуть на повседневную жизнь человека как бы со стороны. Как если бы природа в ее первозданной чистоте, в ее естественной простоте и мудрости смотрела на него, оценивая правильность и справедливость устройства его мира.

Юмор и сострадание, умиление и жалость, грусть и удивление, доброта и понимание — вот далеко не полный спектр чувств, которые пробуждают в нас эти произведения.

Большую лепту внес в изображение животных и такой знаток природы, как М. Пришвин. Среди его произведений большое количество рассказов именно о животных, причем не только домашних (известный цикл «Охотничьи собаки»), но и диких («Еж», «Говорящий грач», «Зверь бурундук», «Жень-шень» и др.).

В своих рассказах о природе Пришвин прежде всего, конечно, исследователь-натуралист. Он наблюдает за природой внимательным и зорким взглядом, обращает внимание на многообразные ее проявления. Разные времена года, утро, день, вечер, дождь и снег, весна света, закаты и листопад — все становится для него благодатным объектом интереса.

Но Пришвин еще и поэт. Красота природы для него имеет огромное эстетическое значение, он любуется и поэтизирует ее.

В изображении животных Пришвиным нет сентиментальности. Он может любоваться ими как художник — их грацией, их сообразительностью. Но вместе с тем природный мир для него — полноправный и самодостаточный, со своими свойственными ему законами, страстями и заботами. И этот мир отнюдь не столь уж благостен.

Один из главных в нем — закон выживания. Закон силы. Природа не знает свойственного человеку сострадания. С какой поэтической выразительностью в повести «Жень-шень» живописует Пришвин схватку двух оленей-самцов из-за оленихи в период весеннего гона. А ланка Хуа-лу вырастает в том же произведении в чарующий символ женственности и природной красоты.

Особенно много писал Пришвин о собаках, причем, как правило, охотничьих, поскольку сам не просто был страстным охотником и наблюдал своих собак в охотничьем деле, но и умело их натаскивал. «Охотничья собака, — пишет Пришвин, — это ключ от дверей, которыми закрываются от человека в природе звери и птицы. И самое главное в этом ключе — собаке — это ее нос, удивительный аппарат для человека, способного чуять лишь немного дальше собственного носа.

Нос собаки, или чутье, как говорят охотники, эта холодная мокрая замазка с двумя дырочками, никогда не перестанет удивлять человека».

Удивление никогда не покидает и самого Пришвина, который острейшим образом чувствовал свою отделенность от природы и стремился максимально к ней приблизиться. Все он вроде бы знает про собак, про их психологию, но это вовсе не мешает ему всматриваться и всматриваться в них, подмечая все новые и новые подробности их поведения. Рассказывая охотничьи истории, связанные с собаками, он обращает внимание на то, как ведет себя собака, как откликается она на человеческое слово и жест, как отражается в ней не только хозяин, но и окружающий мир. Вместе с тем писатель как бы перевоплощается, и это создает эффект полного взаимопроникновения двух миров — человеческого и природного.

Вот автор пытается натаскивать легавую Нерль в одноименном рассказе. Она досталась ему от других хозяев почти взрослой, и автор не уверен, что ему удастся сделать из нее настоящую охотничью собаку. Попытку за попыткой совершает он, обучая ее, и вот уже кажется, что-то начало получаться, однако все оказывается напрасным — Нерль ведет себя как артистка, делая то, чего хочет от нее хозяин, она только имитирует охотничью повадку, хотя на самом деле еще не обрела ее по-настоящему. И только тогда, когда ей предоставляется полная свобода, в ней по-настоящему заговорил инстинкт — голос предков. Только тогда она нашла дичь и сделала стойку уже по собственному наитию.

Пришвин относится к охоте и к охотничьей сноровке своих собак как к творчеству. Наблюдая за той же Нерлью, он делает вывод, что именно чувство свободы было им, как дрессировщиком, не учтено. Именно оно и оказало решающее действие.

А как замечательно описывает Пришвин в рассказе «Первая стойка» встречу щенка Ромки с кирпичом, который случайно покатился по лестнице — как будто ожил.

«Чем дольше стоял Ромка, тем ему становилось опасней и страшней: по собачьим чувствам выходит так, что чем мертвее затаится враг, тем ужаснее будет, когда он вдруг оживет и прыгнет.

«Перестою», — твердит про себя Ромка.

И чудится ему, будто кирпич шепчет:

«Перележу».

Закономерно, что природа в литературе почти всегда очеловечивается. Это неизбежный элемент ее понимания, а понимание для Пришвина тоже всегда творчество, требующее не только «родственного внимания», но и определенной самоотдачи. Поэтому уча читателя такому пониманию своих героев —г «братьев наших меньших», всячески способствуя ему, писатель прокладывает мостки между человеком и природой, упрочивает и углубляет связь между ними.

1. В каком городе родился Пришвин и с какими именами известных русских писателей связан этот город?

2. Какой персонаж русской волшебной сказки упоминается в одном из названий пришвин-ских произведений?

3. Какие дикие животные являются персонажами произведений Пришвина?

4. Как называется растение, давшее название одному из произведений Пришвина?

5. Что такое мшары и в каком, произведении Пришвина они играют важную роль?

6. Что имеет в виду Пришвин под «кладовой солнца» и почему?

7. Назовите животных-спасителей в произведениях Пришвина.

8. Назовите кличку собаки, спасшей мальчика'в повести «Кладовая солнца».

9. Назовите имена героев повести «Кладовая солнца».

10. В какое историческое время происходит действие повести «Кладовая солнца»? В какой временной промежуток укладывается действие?

11. В каком произведении и какое животное герой-рассказчик называет своей невестой?

12. Какое свойство особенно выделяет Пришвин у охотничьих собак?

13. Как называется деревня, в которой жил последние годы Пришвин, и на берегу какой реки она расположена?

14. Кем был Пришвин по образованию?

15. Когда и куда собирался совершить Пришвин свое первое неудавшееся путешествие?

16. Кто из известных русских литераторов был учителем Пришвина в гимназии?

17. Куда Пришвин ездил в молодости собирать сказки?

18. За какое произведение Пришвин был принят в члены императорского Географического общества?

19. В каких местах Подмосковья жил Пришвин?

20. С кем из крупных писателей XX в. переписывался Пришвин?

21. Какой месяц называет Пришвин «весной света»?

22. Как зовут мальчика, героя первого произведения Пришвина «Кащеева цепь»?

23. Почему автор называет рассказ «Лисич-кин хлеб»?

24. Представитель какого народа становится другом рассказчика в повести «Жень-шень»?

25. Ланка Хуа-лу в повести «Жень-шень» так красива, что рассказчик называет ее «олень...».

26. Кому отдала Настя все целебные ягоды в финале повести «Кладовая солнца»?

27. Какой подзаголовок имеет «Кладовая солнца»?

28. В каком еще произведении Пришвина, кроме повести «Кладовая солнца», действуют Митраша и Настя?

29. Что за «дом на колесах» был у Пришвина?

1. Пришвин родился в Орловской губернии. С Орлом связаны имена И. Тургенева, Н. Лескова» И. Бунина.

2. Кашей.

3. Еж, олень, заяц, барсук, бурундук, лось, волк, медведь.

4. Жень-шень.

5. Мшары — сухие болота. Мшары становятся в «Кладовой солнца» западней для мальчика Митраши.

6. Именно мшары Пришвин называет «кладовой солнца», поскольку солнце способствует образованию торфа и тем самым становится своего рода резервуаром энергии.

7. Собака в «Кладовой солнца».

8. Травка.

9. Мальчик Митраша и его сестра Настя.

10. Действие происходит во время Великой Отечественной войны. Действие укладывается в один день.

11. Олениху Хуа-лу в повести «Жень-шень».

12. Чутье.

13. Деревня Дунино, расположенная на берегу Москвы-реки.

14. Агрономом.

15. В одиннадцать лет (в первом классе гимназии) Пришвин совершил побег «в Америку».

16. Писатель и мыслитель В. В. Розанов.

17. На Север России, в Олонецкую губернию.

18. За книгу «В краю непуганых птиц».

19. В Сергиевом Посаде, в Пушкине, в деревне Дунино под Звенигородом.

20. С М. Горьким.

21. Март.

22. Курымушка.

23. Рассказчик приносил из лесу знакомой девочке Зиночке разных трав: кукушкины слезки, валерьяну, петров крест, заячью капустку. Иногда у него оставался хлеб, который он брал с собой в лес, и Зиночка охотно съедала его, потому что думала, что это лисичкин хлеб.

24. Друг рассказчика в повести китаец Лу-вен.

25. Олень-звезда.

26. Настя дарит собранную ею клюкву вывезенным из блокадного Ленинграда детям.

27. Сказка-быль.

28. В повести «Корабельная чаша».

29. Пришвин был автомобилистом и часто путешествовал на автомобиле. «Домом на колесах» он называл грузовичок, который у него был одно время.

Воспоминания о Михаиле Пришвине. М., 1991.

Выходцев П. С. Секрет Михаила Пришвина. Об эстетической системе художника // Литература в школе. 1984. №4.

Гачев Г. Три мыслителя: Леонтьев, Розанов, Пришвин: Главы из «Русской думы» // Московский вестник. 1990. № 8.

Горький М. М. М. Пришвин // Собр. соч. М., 1952. Т. 24. С. 29—30.

Дворцова Н. Пришвин и Мережковский: Диалог о Граде Невидимом // Вопр. лит. 1993. № 3.

Ершов Г. Михаил Пришвин. М., 1963.

Зархин С. М. Пришвин. Липецк, 1960.

Замошкин Н. Земля показалась! {М. М. Пришвин) // Красная новь. 1940. № 1.

Киселев А. Пришвин-художник. Хабаровск, 1978.

Клепикова Е. Сила родственного внимания // Звезда. 1973. № 2.

Куликова И. С. Две цветовые картины мира // Рус. речь. 1971. № 3.

Курбатов В. Михаил Пришвин: Очерк творчества. М., 1986.

Щотяшов И. Михаил Пришвин. М., 1965.

Пахомова М. Ф. Михаил Михайлович Пришвин. Л., 1970.

Пришвин и современность: Сб. статей и материалов. М., 1991.

Пришвина В. Наш дом. М., 1977.

Пришвина В. Круг жизни. М., 1981.

Пришвина В. Путь к слову. М., 1984.

Пудожгорский В. Певец родной земли. Вологда, 1960.

Семенова С. «Сердечная мысль» М. Пришвина // Волга. 1980. № 3.

Смирнов Н. М. Пришвин: Очерк жизни и творчества. М.; Л., 1953.

Федотова Л. С. Чудо лирического преображения // Рус. речь. 1970. № 6.

Хайлов А. Михаил Пришвин: Творческий путь. М.; Л., i960.

Хмельницкая Т. Творчество Михаила Пришвина. Л., 1959.